Ее любовь к сестрам была слабостью, о чем часто напоминала девочке ее мама. Она не должна привязываться к ним слишком сильно, ведь их вполне может постигнуть та же участь, что и ее тетушек. Или же, если они выберут тьму, ей придется опасаться их.

– Особенно Голди, – предупредила ее мама. – Твой отец ценит ее высоко. Если он захочет вас стравить, тебе надо быть уверенной…

– Pero por que?[33] – Беа нахмурилась. – Зачем ему это делать?

Клео устремила на свою дочь взгляд, ясно говоривший о том, что Вильгельм Гримм способен на все.

– А когда ты видела papito[34] в последний раз?

На лице ее мама расцвела улыбка.

– Я вижу его достаточно часто.

– А когда с ним встречусь я?

– Твой отец приходит и уходит, когда ему заблагорассудится, – сказала Клео. – Самое главное – это твоя встреча с ним в твой восемнадцатый день рождения. Entiendes?

Рассказывая о дне наступления своего собственного совершеннолетия, мать опускала некоторые моменты, особенно те, которые касались кровосмешения и убийств, но при этом ясно давала понять, что Беа должна неизменно держать дистанцию. Девочка знала, что ее сестры, вероятно, хотели бы, чтобы она ушла совсем, дабы они могли наслаждаться Навечьем без нее. Она их не винила, ведь иногда Беа говорила им жестокие вещи, но ничего не могла с собой поделать. Слова просто выскакивали из нее сами собой, прежде чем удавалось их остановить.

Иногда Беа казалось, что всем было бы лучше, если бы она провела остаток жизни, паря над верхушками деревьев, взмывая навстречу звездам и луне, никогда никого не встречая и ни с кем не говоря. Наверное, так было бы благоразумнее, ведь, может, в ее отсутствие ее будут любить сильнее, и она сможет побыть со своим отцом, ощутить его дыхание в дуновении ветра, услышать его шепот. Только они двое, и больше никого. Она могла бы это сделать. Правда, иногда надо будет останавливаться, чтобы поесть, даже неважно, что. Беа могла бы есть то, что будет находить: грибы, ягоды, желуди. Интересно, съедобен ли мох? Возможно. Девочка никогда не любила есть, она всегда была худенькой, как воробышек, несмотря на все старания abuela[35] ее откормить. В последнее же время она вообще отказывается от пищи, пропуская обед в школе и возя ужин по тарелке, пока ее мама, наконец, не оставляет попыток заставить дочь хоть немного поесть. Беа думает, что чем худее она будет, тем выше сможет взлететь. Если бы у нее были полые кости, как у птиц, она смогла бы долететь до самой луны.

Голди

Иногда я замечала, что мой отчим таращится на меня. Он всегда делал это уголком глаза, с другой стороны комнаты, но я всегда чувствовала его взгляды так, словно он светил на меня прожектором. Мое тело всякий раз съеживалось под его взглядом, как скукоживается дерево, когда с него опадает листва. Иногда я слышала его мысли: они, словно длинные щупальца, дергали меня за юбку, как дергает малыш, пытающийся привлечь внимание.

Мой отчим был чем-то вроде такого малыша, гадкого, мерзкого, худющего и похожего на сорняк. Он вечно искал, куда бы присесть, поскольку был слишком ленив, чтобы стоять, и пальцы его, словно плющ, вечно лезли, куда их не просили. Мужчина часто сидел на диване и поедал конфеты из огромных пакетов, осыпая сахаром свою одежду и роняя их на диван, чтобы позже они беспокоили мой сон – это было что-то вроде пошлой версии «Принцессы на горошине».

Он был таким с тех самых пор, как ма привела его домой. Я пыталась ей сказать, но она не хотела слушать. Мать хотела его слишком сильно, бог весть почему, твердила, что он хороший человек, в отличие от моего ужасного отца, и игнорировала все, что говорило об обратном, включая и то, что отчим являл собой жалкую пародию на человека. Иногда я смотрела на него и думала: если мама считает, что он лучше моего отца, наверное, тот был сам дьявол.

Муж матери стал еще хуже после того, как жена выиграла у него спор о ребенке, и с того самого момента начала ходить по квартире, улыбаясь своим мыслям. Я еще никогда не видела ее такой счастливой и гадала, была ли она такой же, когда была беременна мной. Сомневаюсь в этом, ведь этот ее ребенок был плодом так называемой любви, а я, если использовать слова Беа, всего лишь чадом стремлений с их яркой белизной и желания с его черными краями. Я спросила ма, правда ли это, но она не стала ни подтверждать, ни отрицать. Вместо этого на ее лице мелькнуло странное выражение, как будто мать силилась что-то вспомнить о моем зачатии, но не могла, а потом она просто спросила, чего я хочу к чаю.

Чем дольше продолжалась беременность, тем больше мама уходила в себя, что стало для меня облегчением, но тут ее место занял мой отчим. За ужином он теперь спрашивал, как прошел мой день (его жена теперь часто забывала задать этот вопрос), подавшись ко мне через крошечный столик, так что я чуяла запах пива, исходящий от него. Я начала запирать дверь ванной, когда принимала душ, туго заворачиваться в пуховое одеяло, ложась спать, и жалеть, что у меня нет моей собственной комнаты. Я была согласна с ма, что нам надо переехать, ведь наша квартира была слишком мала для троих, и уж тем более для четверых. Однако отчим твердил, что увеличение арендной платы нам не по карману, только не теперь, когда скоро должен был родиться ребенок. Как ни странно, маму это, похоже, больше не волновало, и она не давила на него. Наверное, для того, чтобы свести к минимуму его нытье по поводу покупки ею новых вещей для ребенка. Мать все толстела и отстранялась все дальше, а он все худел и придвигался все ближе, между тем как стены нашей крохотной квартирки смыкались все теснее и теснее.

Лео

В последнее время Лео время от времени охватывает необъяснимая ярость. Недавно он крикетной битой разбил шесть окон в трапезной, избежав исключения только благодаря тому, что его отец сделал щедрое пожертвование в фонд директора школы. Затем мальчик оторвал карман от блейзера Робина Уокера и заработал наказание – пять дней оставаться после урока в обеденный перерыв. Сидя за партой лицом к стене и опять и опять выводя на бумаге фразу «я буду держать себя в руках», он гадал, по какой же причине так поступил, и не мог объяснить это даже самому себе. Несмотря на то что обеденный перерыв Лео проводил в классе, он несколько раз избил случайно подвернувшегося мальчика и смог избежать наказания только потому, что тот слишком испугался, чтобы пожаловаться на него.

Затем в один прекрасный день в школьной библиотеке Лео наткнулся на книгу Роберта Льюиса Стивенсона «Странная история доктора Джекилла и мистера Хайда». По-видимому, это было первое издание, и библиотекарь отказался позволить парнишке достать его из витрины, но Лео было просто необходимо прочитать эту книгу. И не любое издание, а именно это, притом он опять-таки не мог объяснить, почему. Решив, что чокнутый старый библиотекарь ничего не заметит, Лео выкрал книгу и заменил ее другой. Он читал ее под одеялом три ночи, светя себе фонариком (также украденным у того же Робина Уокера).