Навечье

Выйдя за врата, вы видите перемену, она так неуловима, что почти не заметна. Лишь когда вы выходите из Навечья, когда рассеивается дым костров и ваши глаза приспосабливаются к более резкому свету, когда ноги переходят со мха на бетон и уши улавливают гудки машин и далекий собачий лай, вы замечаете, что стали немного скучнее, тупее и чуть-чуть грустнее. У вас тяжелеет голова, как будто вы плохо спали, и что-то беспокоит, как будто недавно вы получили плохую новость, но не можете вспомнить, в чем она состоит.

По мере того как вы все глубже заходите в тот мир, который знали всегда, мир, где все так знакомо, перемена чувствуется гораздо острее. Вся та уверенность в себе, то спокойствие и ясность, которые вы чувствовали в Навечье, куда-то исчезают. На вашу грудь давит печаль, затем она пронзает и ваше сердце. Вы чувствуете, как исчезают любые воспоминания о том, как вы когда-то смеялись, любая способность радоваться подобно тому, как тучи заслоняют свет на небе.

Хочется повернуться и бежать туда, откуда только что пришли, но вы знаете, что не можете это сделать. Вернуться нельзя до следующей первой четверти луны, до того, как врата откроются опять. И вы идете дальше, пока не перестаете замечать тупую боль своего разочарования и печали, поскольку теперь они стали такой же неотъемлемой частью вашего естества, как кровь, протекающая в ваших венах. Через какое-то время вы забываете, как чувствовали себя в Навечье, а потом забываете, что вы вообще были там.

Голди

– Ты же понимаешь, что я всего лишь хочу тебя уберечь, не правда ли, деточка?

Я кивнула. Мне хотелось сказать ма, чтобы она перестала называть меня деточкой, и спросить: «Уберечь от кого?», но я знала, что этот вопрос вызовет истерический страх, с которым не хотелось иметь дело. Когда мама бывала в таком настроении, было легче соглашаться со всем и ждать. Так что я отключилась, сделав глубокий вдох и словно нырнув под воду, чувствуя, как надо мной вихрятся течения тревоги, пока она болтает и болтает.

Мне хотелось сказать ей, что со мной все будет хорошо, что ей не о чем беспокоиться, поскольку я могу сама за себя постоять. Хотелось рассказать про моих сестер и про то, что получается делать в Навечье, но я знала, что она скажет, что я глупая девчонка, которой снятся фантастические сны или даже что-то похуже, а потом прочтет мне нотацию о бесконечных опасностях жизни. Так что просто задерживаю дыхание и продолжаю молчать.

– Давай я тебе кое-что расскажу. – Ма намотала на палец прядь моих волос. У нее были такие же светлые волосы, как у меня, только курчавые, коротко стриженные и стояли торчком, обрамляя лицо, точно нимб, придавая ей сходство со святой, что совершенно не соответствовало ее характеру. – Кое-что новое.

Я отвела глаза. Ее истории мне часто не нравились, но я никогда не знала, как ей это сказать. Она рассказывала мне свои истории, чтобы напугать меня и заставить беречься, никогда не совершая никаких смелых поступков. Мама не хотела, чтобы со мной происходили приключения, чтобы я выходила за рамки ожидаемого. Когда-нибудь я все равно сделаю что-то смелое, но не под ее надзором, не в неволе. Я знала – когда вырасту, я сбегу из дома и уеду в Лондон или и того дальше, и, возможно, не вернусь.

Быть может, все-таки вернусь, когда достаточно долго пробуду в отъезде, чтобы начать скучать по ма, но только после того, как в достаточной мере повидаю мир. И что бы она ни говорила, какие печальные истории ни рассказывала бы мне, это ничего не изменит – я все равно сбегу, как только смогу. Мне уже стало понятно, что если мать слишком крепко привязывает своего ребенка к юбке, она добьется только того, что он будет сильнее стремиться сбежать.

Ма была хорошей рассказчицей, спору нет, вот только истории у нее были глупые, это были истории об одиноких девушках, желавших одного – выйти замуж и иметь мужа, дом и растущую семью, чтобы было кому посвятить жизнь. Скучные истории. Мне всегда было неинтересно, каким в очередной такой истории будет конец, но мама рассказывала их так хорошо, что я не могла не слушать произносимые ею слова.

– Лучше расскажи мне историю моего рождения, – сказала я.

– О, деточка. – Женщина рассмеялась и посадила меня к себе на колени. Сидеть на ней таким образом было чудно, потому что она была такой маленькой, почти как ребенок. Как будто в возрасте тринадцати лет мать решила больше не тратить усилий на дальнейший рост, и что скоро уже мой собственный рост сравняется с ее. – Я рассказывала тебе эту историю уже сто раз.

– Неважно. Я люблю ее слушать.

– Нет, сегодня я расскажу тебе другую.

– Хорошо, – ответила я, надеясь, что на сей раз ее рассказ, возможно, и в самом деле будет не такой, как всегда.

Ма улыбнулась и крепко обняла меня.

– Эта история называется «Рапунцель».

– Я ее знаю.

– Нет, – возразила мама. – Эту версию ты еще не слыхала.

Я пожала плечами и немного отодвинулась от нее.

– Давным-давно жила-была королева, которой очень хотелось иметь ребенка, – начала ма, – но как она ни пыталась, к каким чарам ни прибегала, она не могла зачать и оставалась бесплодной.

Однажды в ее королевство прибыл темный волшебник, который пообещал королеве исполнить ее самое заветное желание. Он сотворил заклинание, а потом предупредил, что королева не должна пытаться завладеть тем, чем владеть нельзя.