– Ничего, я еще заработаю, – беззаботно парировал Лыков. – Скажи лучше, как мои дела? Все получилось?

– Дела на мази. Свидетелей я повидал, начал склонять. Поддадутся, куда они денутся? Финажки все любят.

– Долго еще мне здесь куковать? Скучно, да и время терять жалко.

Горсткин хлопнул ладонью по столу:

– Сам Марголин скоро приедет, как мы и обещали. Из числа лучших присяжных поверенных, судейские его побаиваются. Следователь передаст дело прокурору через два-три дня. Ближайшая сессия Окружного суда начнется еще через неделю. От ихнего следствия только перья полетят. Вот, рассчитывай.

– Стало быть, еще три недели?

– Может, чуть больше. Там же еще кассация. Клади месяц. И на волю! Ты очень нужен Арсению Ивановичу, он постоянно о тебе спрашивает. Вытащим, не сомневайся.

Надзиратель шевелил губами, повторяя услышанное, чтобы точнее передать смотрителю. Лыков вынул из кармана рубль и протянул ему:

– Иди погуляй пять минут.

– Как же я выйду? – опешил тот.

– Ногами, как же еще.

– Не велено!

– Плевать. Мне с человеком секретное нужно обсудить.

Надзиратель медлил. Ему хотелось заполучить «царя»[72], но и нарушить приказ он боялся.

– Можно, я к окну отступлю? Оттудова не слышно будет.

– Черт с тобой, иди к окну.

Слухач замер в сторонке. Алексей сказал вполголоса, так, чтобы тот разобрал:

– Степа, тут такое дело! «Блины» высший сорт! От настоящих не отличишь. Никогда не видал подобной работы. То, чем вы сейчас занимаетесь, много хуже.

– Ну и что? Какие условия?

– Для начала они дают десять тысяч четвертными билетами. Там будет восемь разных серий, представляешь? Восемь!

– Хм. Ты про условия скажи. Сколько они хотят за рубль?

– Вот тут загвоздка, – откинулся назад сыщик. – Они хотят семьдесят копеек.

– Чего? – возмутился Горсткин. – Почему не весь рубль? Наглецы. Пошли они к лешему. Даже и говорить о них не стану с Арсений Иванычем.

– Степ, не горячись. Да, надо ребят маленько опустить, согласен. На гривенник, а то и на два. Жадные слишком. Но видел бы ты сами билеты!

– Не знаю, не знаю… – Горсткин встал и направился к двери. – Ну, я пошел. А ты не скучай.

– Погоди. Что ты скажешь Арсений Иванычу?

– Передам твои слова и скажу, что это наглость. У шефа голова умная, пускай он думает. А ты уверен в ребятишках? Вдруг это провокация?

– Нет, настоящие «блиноделы». Потап Брехов – личность известная, я о нем в Гуслицах слыхал. Такой с фараонами путаться не станет. Ему нужен сбыт. Бумаги хорошие. Так и передай.

После беседы с Горсткиным Алексей отправился к Потапу. Он впервые явился к нему в привилегированную двенадцатую камеру, причем без спроса. Тот отнесся к этому спокойно и представил гостю своих соседей. Про Иону Лагерева он сказал:

– Лучший в империи специалист по нахавировке! Если надо вам что-то из сверкальцев[73] продать или купить, это к нему.

Майданщик и оба шулера также держались с большим достоинством. Алексей быстро сбил с последних спесь, высыпав на стол карты.

– Вот. Если хотите их пометить, с вас по три рубля за колоду.

– А сколько тут всего? – спросил тот фай[74], что постарше.

– Две сотни.

– Шестьсот рублей хотите заарканить? – возмутился шулер. – Неслыханная жадность!

Лыков поморщился и стал запихивать карты обратно в корзину. Второй шулер схватил его за руки:

– Погодите! У нас нет сейчас таких денег! Дайте в долг, мы отыграем и заплатим.

– В долг я давал вчера, а сегодня только за деньги.

Шулера загалдели каждый свое, а гость продолжил прятать «святцы». Потап предложил компромисс:

– Алексей Николаевич, продайте им половину. Три сотни у них, я знаю, есть. А остальное – когда накопят из выигрыша.

На это подследственный согласился. Майданщик, седой, бывалый, с умным взглядом, одобрительно сказал:

– А вы настоящий брус. Скоро станете полновесный фартовый. Эти двое разденут и разуют весь замок. Вы ведь никому не скажете, что дали им покрапить свои карты?

– Нет, конечно.

– А тюрьма вам верит, вы здесь личность популярная. Им и в голову не придет. Стало быть, не жалко шпанку?

Питерец ответил с достоинством:

– Нечего было сюда попадать. Я их не толкал, сами вляпались. Что же мне теперь, и заработать на этих дураках нельзя? Еще как можно. Я скоро выйду на волю, там деньги понадобятся. А как у вас с водкой, кстати? Хочется обмыть удачную сделку.

Майданщик запросил пятерку, Лыков щедрой рукой ее отдал и выставил бутылку на стол. Спросил шулеров:

– Сколько вам нужно времени, чтобы пометить рубашку на ста колодах?

– Работая в четыре руки, к послезавтрему управимся.

– Даю вам два дня. Потом приду, незаметно заберу и на людях отдам их в майдан от себя. Держать банк будете вы, а мне платите «снегиря»[75] в сутки зааренду карт. Еще за эти же деньги я буду охранять вас от недовольных. По рукам, что ли?

Шулера согласились, водка полилась в стаканы. Отпив из своего чуть-чуть, Брехов отвел гостя в сторону:

– Как прошел разговор с Горсткиным?

– Более-менее. Не могу вам всего рассказать, но я держал в руках те изделия, с которыми вы хотите вступить в конкуренцию. Они и впрямь хуже ваших, но на окраинах идут хорошо. А обходятся Арсению Ивановичу в полтинник. Поэтому, когда я назвал вашим условием семьдесят копеек, Степа возмутился. Даже отказался сперва сообщить о предложении набольшему. Сдается мне, что столько вам действительно не дадут. Дороговато. Морозов скажет: пятьдесят, как у других. Вы напомните, что качество лучше, такие можно пускать в оборот и в европейской России, а кроме того, у вас восемь разных серий. И сговоритесь на шестидесяти копейках за рубль. Это, как говорят статистики, мой прогноз.

«Счастливец» молча пожал сыщику руку, и они вернулись к столу. Тут дверь открылась, и вошли два еврея. Увидев незнакомца, они замешкались. Брехов весело крикнул им:

– Вынимайте свою кошерную колбасу и присоединяйтесь! Водка тоже кошерная, ха-ха! Знакомьтесь: Алексей Николаевич Лыков, георгиевский кавалер и силач, каких мало. Мой новый приятель.

Граверы оказались люди компанейские и охотно присоединились к пьянке. Пошла в ход вторая бутылка, потом третья… Алексей сообразил, что его пытаются напоить. Потап отхлебывал из стакана по глотку и наблюдал за «демоном». Ладно скроенный, мошенник выделялся бы в любой толпе. Даже арестантский бушлат сидел на нем так, словно был сшит лучшим портным. Алексей, неброский и плохо умеющий держать себя в обществе, всегда завидовал таким людям. Но он помнил, что этот элегантный и умный человек – опасный враг. И любая ошибка в разговоре с ним может стоить сыщику жизни.

Евреи веселились больше других. Усталые, с утомленными лицами, они, казалось, только что отложили кирку и лопату. Хотя руки говорили о том, что их инструменты – другие: они были испачканы не землей, а краской… Звали ребят заковыристо: Шолон Голубчик и Мойша Соскин. Быстро захмелев, они сознались, что угодили сюда за рисование купонов и тут им тяжело. Люди вокруг необразованные, ругаются математическими словами… Много антисемитов, того и гляди проломят голову… Потап Петрович сильно их выручил, взяв к себе в камеру.

Когда пришло время вечерней поверки, «счастливец» повел гостя домой. Алексей уже нетвердо стоял на ногах, в голове шумело. Вдруг Брехов спросил его на ухо:

– А у кого Морозов покупает «блины» из расчета полтинник за рубль?

Питерец отстранился, молча погрозил ему пальцем и ушел один, хоть и пошатываясь.

Тюремная жизнь Алексея вошла в спокойное русло, он даже начал к ней привыкать и сделался карточным майданщиком. С его легкой руки весь замок теперь с утра до ночи резался в карты. Шулера щипали дураков и очень скоро выкупили у Лыкова оставшиеся колоды. Он неожиданно стал богат. Шесть сотен! Это равнялось годовому окладу жалованья титулярного советника, если считать без наградных. В Департаменте ему выдали сотню, чтобы держать наружность лихого человека. Под расписку, с грехом