Шрифт:
Закладка:
— Ты… ты… слышишь, это ты… я так люблю тебя.
После этого разговора она поняла, что завтрашняя их встреча в институте уже не страшит ее.
Несколько раз Анна увиделась со Стасом в курилке на третьем этаже, но стоять в общей компании и делать вид, что они посторонние, было так тяжело и ненужно, что впредь Анна решила таких встреч на людях избегать. На лестнице, когда никого не было поблизости, Стас сказал, что будет ждать ее на Пушкинской, потому что лекции у него заканчивались на два часа раньше, чем Аннин семинар. «А за это время, — сказал он, — я успею повидать сына, все же десять дней не видел». Анна поспешно закивала, хотя испытала почти отчаяние: вот оно и случилось, он принадлежит не только ей, а еще целому миру и этому ребенку, а через ребенка — «такой Светочке».
По Анниному лицу Стас угадал все ее мысли. Он отвел ее в сторону от снующих туда и обратно студентов и спокойно и твердо сказал, что ни о чем постороннем ей думать не надо, что есть только он и она и все осталось так, как было еще день назад, на море.
В шесть вечера было уже совсем темно. Центр Москвы светился разноцветными гирляндами лампочек, в витринах магазинов появились искусственные елочки. Приближался Новый год, о котором Анна начисто забыла.
Стас стоял под фонарем, у памятника Пушкину. Когда Анна подошла, он наклонился поцеловать ее, но она отстранилась. Все кругом казалось ей враждебным и лишним. Потом она провела рукой по его незнакомой куртке.
— Боже, какой я идиот! Надо было надеть ту. Но мама собралась нести ее в чистку. Она столько раз валялась на земле. — И он стал тормошить Анну и тащить куда-то вниз по улице Горького. — Сейчас я накормлю тебя где-нибудь, потом пойдем в кино на последний сеанс, а что еще остается делать бедным влюбленным без крыши над головой?
У Анны отлегло от сердца. Значит, ничего, что могло бы причинить ей совсем уж невыносимые страдания, не было. Значит, живет он и вправду, как говорила поэтесса, отдельно от «такой Светочки», со своими родителями. Значит, он только ее, Аннин, как там, на берегу. Ее затопила волна благодарности Стасу — за то, что он такой, какой есть, и лучше не бывает; к миру — за то, что он может быть не только злым; к вечерним небогатым московским огням, потому что теперь этому городу они должны были доверить свою любовь.
Последний сеанс в «Художественном» закончился около одиннадцати. Содержания фильма они не запомнили и на воздух вышли совершенно измученные и опустошенные ничем не разрешившимися объятиями и поцелуями на последнем ряду, где, кроме них, по счастью, никто не сидел. Общаться стоя не осталось сил, а лечь все равно было негде. Стас проводил Анну до Ленкиного дома и едва поспел к закрытию метро.
Увидев бледную Анну и ее припухшие синие губы, Ленка сокрушенно всплеснула руками:
— Да елки зеленые, нас с Аринкой мой следующий и не последний везет за город на выходные. Квартира будет свободна, можешь приводить его.
— Ни за что.
— Как «ни за что», дура ты этакая, ты посмотри, на кого похожа — губы синие, взгляд безумный. Так лучше, что ли?
— Лучше. А то будто воруешь что-то. Последнее дело таскаться по чужим хатам. Во всяком случае, не с ним.
— А что, неужели есть еще с кем? — Ленка не отказала себе в удовольствии поглумиться над Анниной завидной, но совершенно неуместной в данном вопросе принципиальностью. — У его родителей тоже ведь квартира?
— Ну и что из того? Слушай, подруга, он мужчина, и то понимает, что это никакой не вариант. Да меня от одного слова «любовники» тошнит, ясно тебе? Липкое, противное слово, и суффикс какой-то дурацкий, будто икаешь.
— Ну вот, уже и суффикс ей не угодил, максималистка несчастная! Долго ли он сможет с тобой по киношкам и парадным целоваться? Не дух же он святой!
— А вот и дух! И вообще, о чем речь? Через три недели хозяйка уедет, и тогда уж… — Анна закрыла глаза и мечтательно покачала головой.
Так они попрепирались до часу ночи, а потом разошлись по комнатам: обеим надо было рано вставать.
Через неделю Анна почувствовала, что на кафедре вокруг нее образовалось некое разреженное пространство, и вроде бы местами оно даже начинало искрить. Валентина с братских литератур злорадно щурилась при встрече. Все было ясно: утечка информации произошла, и по тихой кафедральной воде начали стремительно расходиться круги.
Хотя никто ни Анну, ни Стаса вроде и не осуждал. Наоборот, им даже сочувствовали. Во-первых, до смешного безупречная Аннина репутация не позволяла думать, что с ее стороны это просто какая-то интрижка. Во-вторых, многие знали историю Стаса, и впечатлительные тетки с обеих кафедр поговаривали между собой, что «вторая Анна — это, наверно, судьба».
Однако так думали явно не все. В двадцатых числах в институте в конце рабочего дня появилась «такая Светочка». Собственно, появилась она на кафедре Стаса, но Анна узнала об этом ровно через три минуты. У «такой Светочки» было к Стасу «абсолютно неотложное дело», и она собралась вместе со Стасом ехать к его родителям.
Анна забилась в самый дальний институтский угол. И совсем не из страха быть пойманной с поличным. Хотя только лицо и могло ее выдать в этой ситуации. Просто она категорически не хотела никаких подробностей про «такую Светочку». Как она там выглядит, какого цвета у нее волосы и, боже упаси, глаза, и что за пальто на ней надето. Все это было лишним, враждебным и вгоняло кол между ней и Стасом. А этого ни за что нельзя было допустить. Этого она не перенесла бы.
Позже выяснилось, что «такая Светочка», до последних дней к браку своему относившаяся весьма спокойно и почти равнодушно, зная, что на сторону Стас никогда не ходил и вроде не собирается, вдруг активизировалась. Статус формально замужней дамы ее вдруг перестал устраивать, и она решила перебраться вместе с ребенком к родителям Стаса.
Воссоединиться, так сказать, с законным мужем.
От этих подробностей, пересказанных кем-то в курилке, Анну не на шутку замутило. Ей даже показалось, что она стала меньше любить Стаса.
Но вечером, когда они встретились в плохо пахнущей забегаловке неподалеку от Ленкиного дома, Анна увидела его измученное, растерянное лицо и устыдилась своих дневных мыслей.
