Шрифт:
Закладка:
От деятельности Ф. В. Курицына сохранился ряд сочинений. Прежде всего перевод «Лаодикийского послания» – своеобразного мистически-философского стихотворного сочинения. Оно начинается:
«Душа самовластна, ограда ее – вера.
Вера – наставление, устанавливается пророком.
Пророк – старейшина, направляется чудотворением.
Чудотворения дар поддерживается мудростью.
Мудрость – сила, фарисейство – образ жизни.
Пророк ему наука, наука преблаженная.
Ею приходим к страху Божьему»[129].
Далее там следует «литорея в квадратах» – особая таблица, состоящая из двух рядов букв в алфавитном порядке с относящимися к ним комментариями, а также зашифрованная подпись автора – самого Курицына: «Если кто-нибудь хочет узнать имя человека, доставившего Лаодикийское послание, то пусть сосчитает: дважды четыре с одним; и дважды два с одним; семьдесят раз по десяти и десять раз по десяти, царь; дважды два; и шесть раз по десяти и один десяток; десять раз по пяти и пять раз по десяти, заканчивается ером. В этом имени семь букв, царь, три плоти и три души.
От роду же прозывается: десять и дважды пять; тридцать раз по десяти и дважды пятьдесят; девять раз по десяти и дважды пять; и дважды три с двумя; восемьдесят раз по десяти и девять раз по девяти и дважды девять с одним; дважды три и два; четырежды пять и пять раз по четырем с одним десятком, завершается ером. Четыре столпа и четыре приклада.
Занятие же: три и один; и дважды четыре; и один; трижды пять и дважды два с единицей, завершается ером. Две плоти и две души, и самодержец, в иное время и оживление творит»[130].
Как предполагают, эта «алфавитная мистика», кроме криптографического смысла, содержит элементы каббалы. Формально она расшифровывается как «Феодор Курицын диак», но, конечно, это только поверхностное прочтение. Духовный смысл записи до конца не выяснен.
Также имеются указания на причастность Курицына к написанию «Сказания о Дракуле воеводе», оригинального русского памятника беллетристики конца XV в. В его тексте есть отсылки к посещению автором Венгрии в 80-е гг. XVI в., а это именно посольство Курицына. Казалось бы, речь о собрании анекдотов о суровом правителе. Однако, повествуя о множестве жестокостей валашского князя и сравнивая его с дьяволом, автор тем не менее приводит примеры справедливости изверга, закручивая художественный образ, за которым проступают противоречивые установки еретика: «Был в Мунтьянской земле воевода, христианин греческой веры, имя его по-валашски Дракула, а по-нашему – дьявол. Так жесток и мудр был, что каково имя, такова была и жизнь его»[131].
Человек, который воспевал таким образом дьявольскую мудрость, оказался в те годы в ближнем круге государя. И он не только сам предавался порокам, но проповедовал. Как писал прп. Иосиф, они с сообщниками «склоняли к своей ереси и учили различным измышлениям и звездочетству: как по звездам определять и устраивать рождение и жизнь человека»[132]. Группу Курицына увлекали практики гадания, астрология и другие мудрствования, которые тогда еще не были осознаны сатанинскими и не подверглись запретам. С деятельностью «жидовствующих» связано довольно много переводов не самых каноничных текстов, с которыми Церкви пришлось разбираться в следующем столетии. И не то страшно, но они оказались способны влиять на политику страны, порочить и осквернять государя. Кажется, что никогда прежде бесы не были так близки к своей цели покорения православия.
* * *
После гибели царевича Ивана, сведенного в могилу венецианским «жидовином», остался его сын Дмитрий, внук великого князя. Но подрастали дети Софии «Палеологини», также претендовавшие на роль наследников. В конце XV в. жестокие интриги поглотили придворную жизнь Москвы. Впоследствии в 1570-е гг. Андрей Курбский писал во вступлении к своей «Истории о делах великого князя московского»: «Если бы рассказывал я с самого начала и все подробно, много бы пришлось писать о том, как посеял дьявол скверные навыки в добром роде русских князей прежде всего с помощью их злых жен-колдуний (“женами их злыми и чародеиницами”). Так ведь было и с царями Израиля, особенно когда брали они жен из других племен»[133].
Женщины слабы на искус, а потому, как считали современники, именно через них бесовские козни особенно близко подбирались к правителю, что отражалось в целом на политической жизни. Так, в 1497 г. в Московском государстве разразился скандал, в ходе которого старший великокняжеский сын, княжич Василий был арестован («посажен за приставы»), а его мать оказалась в опале. Судя по летописным свидетельствам, речь шла о заговоре с целью государственного переворота. Сторонники Василия прознали, «что отец его князь велики хочет жаловати великим княжением Володимерским и Московским внука своего князя Дмитрея Ивановича» и стали торопиться с упреждающими мерами. Царевич Василий должен был «отъехать» от отца, собрать сторонников в Вологде и предъявить свои претензии на власть. Царевича Дмитрия планировалось умертвить. Возможно, кто-то намекал и на жизнь великого князя Ивана, который, узнав о заговоре, был гневен и беспощаден. 27 декабря 1497 г. шестерых организаторов восстания из числа детей боярских казнили: всем отрубили головы, а некоторым еще руки с ногами.
Расследование выявило причастность к событиям царицы Софии, к которой «приходиша бабы с зелием». Колдуний («баб лихих») сыскали, арестовали и казнили самым бесшумным способом – тайно и бескровно – утопили в речке ночью («потопити в Москве-реке нощию»). Вообще-то, как мы видели, ведьм обычно сжигали, но в данном случае, судя по всему, сторонились публичности, поскольку была причастна сама великая княгиня. А царь Иван с тех пор стал держать супругу на отдалении и относиться к ней с опаской: «жити в бережении»[134]. Ясно было, что дьявол подобрался слишком близко. Курбский буквально называл Софию «кудесницей-гречанкой» и считал, что будущий Василий III «от чародейницы гречки рожден»[135].
Современники, например Максим Грек, причисляли Василия Ивановича к Палеологам – по крови, а может, и
