– Папа. Если мы запремся в четырех стенах, они победят.

Пока он обдумывал мои слова, я добавила:

– Ну и вы с Патрисией сможете побыть наедине.

Папа покраснел, сам того не желая. Мы с ним были очень похожи.

– Лу, ты еще хуже, чем мама.

– Я знаю, пап.

Я вывезла из гаража свой розовый велосипед. Я не пользовалась им уже несколько лет. Он был маловат для меня, но мне было плевать.

Папа обнял меня на прощание.

– Будь осторожна, Лу.

Я натянула на голову капюшон накидки. Нужно было поторопиться. Посетителей в больницу пускали только до девяти часов вечера.

* * *

В городе было пусто.

Я крутила педали так быстро, насколько могла. Чувствовала себя прекрасно. Стержни, шрамы, боли – все это было в прошлом. Я ощущала, как у меня в висках пульсирует кровь, а мои мышцы быстро откликались на сигналы мозга. Это было приятное ощущение, несмотря на холод.

В центре города мне навстречу попались две полицейские машины, и я каждый раз сворачивала в сторону, чтобы они меня не заметили. На улицах не было ни души. На темных фасадах тут и там мерцало голубоватое свечение телевизионных экранов. Все спрятались по домам и, скорее всего, смотрели очередную передачу про Мутацию, которая продолжала распространяться и которой было все равно, кто станет ее жертвой: богатый или бедный, верующий или атеист. У парка дежурила группа мужчин в белом с палками в руках. Я опустила голову и стала крутить педали еще быстрее. Они что-то кричали мне, но я не расслышала. И мне совсем не хотелось останавливаться и просить их повторить сказанное.

Я проехала мимо стадиона, на котором в этот час было безлюдно. За трибунами в темноте виднелись огни. Я остановилась. Это был настоящий лагерь с палатками, ковриками и натянутым брезентом. В воздухе витал запах нескольких Кошек. Их было, наверное, около десяти. У котелка, переделанного в жаровню, собрались три силуэта. Повсюду бродили коты, их глаза горели, словно желтые светлячки. Вдруг из темноты вынырнула Фатия:

– Ну что, Лу? Отец выставил тебя за дверь?

– Вовсе нет. Я просто проезжала мимо и хотела убедиться, все ли в порядке.

Фатия ухмыльнулась.

– У нас все прекрасно, лучше не бывает. Настоящий дворец, – сказала она, показав на самодельные палатки.

К нам подошли две девушки.

Я чувствовала смесь недоверия и любопытства.

Фатия представила нас друг другу:

– Жюли, Рыжая, а это Лу. Лу – идеалистка. Она еще верит, что люди – наши друзья.

Рыжеволосая девушка помахала мне рукой:

– Какая крутая у тебя накидка! Мне очень нравится!

– Спасибо.

Потом она протянула Фатии плакат, который держала в руках.

– Так пойдет?

Фатия посмотрела на плакат и протянула его мне.

– Что скажешь, Лу?

На фиолетовом фоне была изображена девушка с черной шерстью и хищнической улыбкой. Внизу листа был написан слоган: «Больше не жертвы!» А в самом верху плаката большими буквами было выведено: «Кошки».

Фатия сказала:

– Рыжая чертовски хорошо рисует, а?

Я кивнула. Девушка обрадовалась.

– Что вы собираетесь с этим сделать?

– Мы кое-что готовим. Немного преобразим центр города. Нам кажется, там не хватает цвета. Цвета и шерсти. Правда, девчонки?

Обе Кошки расхохотались.

Фатия забрала у меня плакат.

– Если заскучаешь, приходи нам помочь.

– Давай с нами, сестра, – бросила мне Рыжая, – нам важен каждый. И мы будем рады девушкам в накидках!

– Не могу ничего обещать, я подумаю.

Фатия попрощалась со мной и вместе с двумя другими девушками пошла в сторону темного лагеря.

Я поспешила к Тому.

И вот передо мной возникла больница с приглушенным светом в окнах. Я очень хорошо знала это место. После аварии я провела здесь несколько долгих месяцев.

Я оставила велосипед у входа в реанимацию и направилась в приемный покой.

Дежурная медсестра очень вежливо со мной поздоровалась и сказала мне номер палаты Тома. Пока я еще не успела отойти, она как бы невзначай сказала:

– Будьте осторожны.

– Прошу прощения?

Она наклонилась ко мне:

– Я сказала: «Будьте осторожны». Знаете, не следовало вам выходить из дома в одиночку. Все будто с ума посходили. Каждый вечер к нам в тяжелом состоянии поступает по несколько таких девушек, как вы.

Я хотела спросить, что медсестра имеет в виду под «такими девушками», хотя прекрасно знала ответ, но она не дала мне вставить ни слова.

– Понимаете, у моей дочери то же самое, – сказала она, покусывая губы. – Мутация. И я очень за нее боюсь. Конечно, она не такая, как все, но я все-таки ее мать, и я ее люблю. О боже, все вокруг точно посходили с ума, это факт.

Казалось, еще немного, и она расплачется. Я пробормотала еле слышное «спасибо» и пошла прочь.

Как только передо мной открылись двери лифта, я погрузилась в пучину тошнотворных запахов, которые были слишком хорошо мне знакомы. Дезинфицирующее средство, полуфабрикаты, страдание, болезнь – все это помноженное на десять благодаря моим обостренным чувствам. На меня навалились воспоминания об аварии. Смятое железо, мигалки, пожарные, новость о маминой смерти, операции, стержни, реабилитация. Я почувствовала, что ноги перестали меня слушаться. Наверное, я переоценила свои возможности, когда сказала папе, что все будет хорошо. Я прислонилась к стене и начала глубоко дышать, чтобы успокоиться.

– С вами все хорошо? – раздался чей-то высокий голос за моей спиной.

Я обернулась. Позади меня стояла светловолосая женщина в бесформенных розовых спортивках и в слишком больших кроссовках. От нее пахло спиртным и сигаретами.

Когда женщина увидела мою шерсть, ее глаза округлились, и она прикрыла рот рукой.

– Все в порядке, спасибо.

Я пошла дальше и уже была у палаты Тома, когда она окликнула меня:

– Подожди, я хочу с тобой поговорить.

Я остановилась.

– Ты… ты Луиза, подруга Тома?

Я кивнула.

– Он рассказывал мне о тебе.

– Вы его мама?

Женщина закивала, у нее были влажные глаза, словно у старой собаки.

– С ним все хорошо?

– Врачи говорят, у него сломан нос и раздроблены ребра. Он останется здесь на несколько дней для обследований.

– Мне очень жаль.