Безусловно, давать генеральное сражение сильному противнику на плохой позиции – это было бы безумием. Тем не менее решение Барклая-де-Толли идти к Царево-Займищу вызвало в армии уже просто крайнюю степень неудовольствия. Больше всех усердствовал, конечно же, князь Багратион: он не скрывал своего бурного негодования и не жалел обидных упреков. В результате уже никто не верил обещанию Михаила Богдановича сражаться, а самого его штабные остряки-самоучки стали за глаза звать вместо «Барклай-де-Толли» – «Болтай да и только».

Ненависть к Барклаю стала почти всеобщей, и кончилось все это тем, что 17 (29) августа в армию прибыл новый главнокомандующий – князь Михаил Илларионович Голенищев-Кутузов. Произошло это у Царево-Займища.

Барклай получил рескрипт о назначении М.И. Кутузова, в котором император Александр I обращался к Михаилу Богдановичу со следующими словами:

Я уверен, что любовь ваша к отечеству и усердие к службе откроют вам и при сем случае путь к новым заслугам.

В тот же день Барклай-де-Толли ответил императору так:

Всякий верноподданный и истинный слуга государя и отечества должен ощущать истинную радость при известии о назначении нового главнокомандующего, который уполномочен все действия вести к одной цели. Примите, всемилостивейший государь, выражение радости, которой я исполнен! Воссылаю мольбы, чтобы успех соответствовал намерениям Вашего Величества. Что касается до меня, то я ничего иного не желаю, как пожертвованием жизни доказать готовность мою служить отечеству во всяком звании и достоинстве.

Приведенные выше слова Михаила Богдановича никого не должны вводить в заблуждение – особую радость при назначении нового начальника редко кто испытывает.

На самом деле, и это естественно, Барклай был потрясен и унижен. Он и так весьма тяжело переживал ряд непрерывных обид до Царева-Займища, и вдруг – новое страшное оскорбление…

А что же Кутузов?

Его назначение было многими воспринято с восторгом.

Прибытие к армии генерала князя Голенищева-Кутузова сделало тем благоприятнейшее впечатление на дух войск российских, что беспрерывные отступления, доселе производимые, отчасти уменьшили доверенность армии к своим начальникам. Одно имя Кутузова казалось уже верным залогом победы.

ДМИТРИЙ ПЕТРОВИЧ БУТУРЛИН, военный историк, генерал-майор

С приездом Кутузова в армию сразу родилась поговорка: «Приехал Кутузов бить французов».

Да и сам Михаил Илларионович тут же заявил:

– Ну как можно отступать с такими молодцами!

Однако первое, что он сделал, – это был приказ… о дальнейшем отходе на восток. И что характерно, никто не стал роптать. Никто не упрекал Кутузова за то, за что Барклая-де-Толли еще вчера назвали изменником…

Конечно, падение Смоленска было несомненным успехом Наполеона: русские войска теперь до самой Москвы не имели другого сколько-нибудь значительного опорного пункта. Не случайно Кутузов, узнав об оставлении города, произнес: «Ключ к Москве взят». Однако успех этот дался французам немалой ценой: после Смоленска Наполеон располагал не более чем 135–140 тысячами боеспособных солдат. Перед французским императором, бесславно взявшим пустые развалины древнего русского города, встал вопрос: что дальше? Поначалу он был тверд в своем намерении остаться на зиму в Смоленске, но настроение императора переменчиво, и он вдруг решает, что сильно изнуренная при отступлении русская армия отныне «может лишь присутствовать при падении ее городов, но не защищать их», а потому надо идти дальше. К этому Наполеона подвигло и то, что Александр I оставил без ответа предложение заключить мир, направленное ему сразу же после оставления русскими войсками Смоленска. Как мы знаем, это решение оказалось для французов роковым. В то время никому не дано было знать, когда именно наступит день решающего наступления на захватчика, день, когда русская армия соберет достаточно сил и ударит по ослабленному врагу, не оставив ему ни единого шанса на спасение… Этого, как известно, удалось добиться лишь в начале октября 1812 года в Тарутинском лагере. А еще через несколько недель Смоленск был освобожден. Жителям предстояло потратить очень много сил на восстановление почти полностью разрушенного города.

МОРГАН АБДУЛЛОВИЧ РАХМАТУЛЛИН, российский историк, историограф

Глава пятнадцатая

Последствия наполеоновского нашествия

В книге хранителя древностей Смоленского городского историко-археологического музея В.И. Грачева «Смоленск и его губерния в 1812 году» так описывается Смоленск после того, как в нем побывали наполеоновские захватчики:

«Страшное зрелище представлял Смоленск по выходе из него неприятеля. Дорога от Московской заставы до Днепра покрыта была человеческими трупами и падалищем. Ямская слобода, обращенная пожарами в поле, ледяная поверхность Днепра и вся набережная уставлены были брошенными фурами, зарядными ящиками, пушками, понтонами и экипажами, всюду разбросаны были разного рода ручные оружия, и среди них бродили, как тени, и умирали от холода и голода погонщики и солдаты. Несчастные кутались в священнические рясы, стихари, женские салопы; на головах седых ветеранов надеты были капоры, ермолки или рогожи. Уста их изрыгали богохульства и слали проклятия Наполеону; многие, обнажив в отчаянии грудь, призывали смерть и падали тут же от ее руки».

В Смоленске до нашествия неприятеля было 15 тысяч жителей, после же 1812 года не насчитывалось и 10 тысяч.

Каменные дома были разрушены, а большинство деревянных сожжено; деревья в садах обгорели и засохли. По словам одного современника, «Смоленск нельзя бы было назвать городом, ежели бы не имел окружающей его огромной стены и оставшихся каменных церквей».

 Альбрехт Адам. Смоленск 19 августа 1812 г. XIX век

Окрестные слободы и деревни были все выжжены и разрушены, да и город существовал, по словам очевидцев, только номинально. Повсюду виднелись только стены каменных домов, потому что деревянные постройки, из которых состояла большая часть города, за исключением весьма немногих, исчезли. По сути, от города остался один скелет.

В Смоленске в 1812 году сгорело 45 каменных домов и 1568 деревянных, 69 лавок каменных и 248 деревянных. Из 2250 обывательских домов, лавок и заводов уцелело лишь 350. Убытки города простирались до 6,6 млн рублей. Улицы были усеяны разбросанными пушками, которых удалось собрать 167, но очень много их было потоплено в реках – вместе с ядрами и другим оружием.

Оставшимся жителям страшно было выйти из своих убежищ, сердце обливалось кровью при виде улиц, покрытых трупами. Кругом были пустота, разоренье и смерть…

Бомбардировка, пожары, грабеж, производимый французскими войсками, сделали красивый перед тем город неузнаваемым <…> Наполеон несколько раз ездил по разоренным окрестностям, где не оставалось и следов прежнего благосостояния, и прогуливался по испепеленному городу, безмолвно глядя, как воины его грабили догоравшие дома и истязали беззащитных граждан.

АЛЕКСАНДР КЛАВДИЕВИЧ ИЛЬЕНКО, русский историк