нее отъезд должен стать окончательным – только муж сейчас приехал в Берлин дирижировать в Линден-опере на премьере фильма. Впрочем, ходят упорные слухи, будто Вики Баум тоже в городе. Некоторые даже твердят, будто видели ее в ложе издательства «Ульштайн» на Балу прессы две недели назад, рядом с Цукмайером, Удетом и Ремарком.

Но сейчас, когда после гала-премьеры «Гранд-отеля» в кинотеатре «Капитоль» снова загорается свет и раздаются последние аплодисменты, британский режиссер Эдмунд Гулдинг выходит под овации зрителей на сцену без нее. Так осталась ли Вики Баум в Америке? Отправила ли она мужа одного на премьеру своего фильма? Или теперь – уже две недели, как бразды правления в руках НСДАП, – она не рискует показываться на публике?

* * *

Позавчера двое коммунистов, тяжело раненных во время штурма коммунистического книжного магазина отрядами СА в Айслебене, умирают в больнице. Перед народным домом в городе Зигбург застрелен эсэсовец.

Хлопнув дверью

Среда, 15 февраля

Макса фон Шиллингса вызывает в министерство Бернхард Руст, временный министр культуры Пруссии. Шиллингсу это не впервой. В середине 1920-х годов, когда он занимал должность художественного руководителя Берлинской государственной оперы на Унтер-ден-Линден, он вел ожесточенные споры с тогдашним министром культуры Карлом Генрихом Беккером, беспартийным либералом. Речь шла о деньгах. «Театр без задолженностей, – утверждал Шиллингс, – откровенная утопия в наше время». В конце концов бюджет Линден-оперы оказался настолько велик, что Беккер тут же уволил руководителя. Но даже это не испугало Шиллингса. Он подал иск против своего увольнения и добился компромисса.

Но теперь дело обстоит иначе. Макс фон Шиллингс чувствует себя усталым и больным: как композитор он так и не достиг того, на что надеялся, идя по стопам своего великого примера для подражания Рихарда Вагнера. За последние несколько лет у него не вышло ничего нового, и порой его мучают подозрения о настоящих причинах фиаско: музыкальный мир, в котором доминируют евреи, не дает ему, арийцу и представителю истинно немецкой музыки, шанса развить свой талант. «Неудивительно, – пишет он после того, как новая версия его оперы “День музыканта” в 1931 году не получила должного внимания, – что господа критики, для которых любая музыка, исходящая из движения сердца и ума, кажется мерзостью, опускают это произведение. Непременно нужно растоптать творение, исповедующее немецкую душу, немецкую родину и даже “художественную серьезность”, знакомую нам по работам Вагнера».

Три месяца назад Шиллингс сменил Макса Либермана на посту президента Академии. Он считается умелым переговорщиком, но ему не хватает опыта для исполнения новых обязанностей, и когда Руст теперь набрасывается на него в министерстве с обвинениями в адрес Академии, тот почти не сопротивляется. Руст возмущен подписями Кете Кольвиц и Генриха Манна под «Срочным призывом» к единому фронту СДПГ и КПГ против фашизма и варварства. Руст воспринимает это как непосредственное нападение на него, национал-социалиста. Он обвиняет членов Академии в том, что они обзывают его варваром, хотя, будучи куратором, он приходится им начальником.

Несоответствия в уставе Академии, унаследованном от Империи, которые Максу Либерману до сих пор удавалось беспечно обыгрывать, раскрывают теперь всю свою взрывную силу. Академия несвободна в своих решениях: ее устав оставляет слишком много полномочий действующему министру. Руст требует отставки или исключения Кольвиц и Манна, причем немедленно, иначе он распустит Академию целиком – или, по крайней мере, отдел литературы.

Шиллингсу не стоило бы позволять сбить себя с толку этим ультиматумом. В конце концов, Кольвиц и Манн подписали «Срочный призыв» не как члены Академии, а как граждане с гарантированным конституцией правом на свободу слова. Они – всемирно известные художники, а не сотрудники Академии, чтобы требовать от них соблюдения политического нейтралитета.

Конечно, неизвестно, стал бы нацистский министр Руст вдаваться в такие тонкости или нет. Но и для него многое поставлено на кон. Если после 10 дней пребывания у руля министерства он попытался бы закрыть Прусскую академию искусств – настолько прославленную носительницу традиции – только из-за того, что два ее члена подписались под политическим призывом во время предвыборной кампании, это было бы сопряжено для него с едва измеримым риском. Неизбежно последовала бы шумиха, которая могла бы скинуть его с поста.

Но в итоге Шиллингс даже не думает защищать двух членов своей Академии. Как и многие другие, кто полагает, что в прошлом их обделили, или кто потерпел неудачу из-за еврейских конкурентов, он симпатизирует новым антисемитским правителям. Кроме того, ему тоже кажется, что любое публичное проявление симпатии народному фронту СДПГ и КПГ является политической провокацией. Шиллингс всего лишь пытается защитить Академию как учреждение. Он предупреждает о немедленном уходе с должности, если Руст действительно начнет добиваться ее роспуска. Такой уход поднимет значительную шумиху, и его потребуется согласовывать с прусским государственным министром, то есть Руст привлечет к делу главу правительства – Франца фон Папена. В остальном Шиллингс согласен с обвинениями в адрес Кольвиц и Манна, обещает заняться их исключением, а сам торопится вернуться в Академию.

* * *

По дороге из министерства в здание Академии на Паризерплац Шиллингс мог, если бы нашел время, купить в газетном киоске экземпляр журнала «На страже немецкой культуры», в котором опубликовали короткую статью Ганса Йоста. Журнал является печатным органом Союза борьбы за культуру, который возглавляет главный идеолог НСДАП Альфред Розенберг. Союз борьбы – это организация правоэкстремистски настроенных интеллектуалов и художников, которые любят разжигать ненависть к евреям или возмущаются якобы «внерасовыми литераторами» и «ублюдизацией и негроизацией бытия». За последние несколько дней Йост неоднократно вел переговоры с министром культуры Рустом о своем назначении на должность главного драматурга Прусского государственного театра. В своей статье он быстро подхватывает угрозы, которые Руст выразил два дня назад в университете в адрес писателей Прусской академии, и усиливает их: «Томас Манн, Генрих Манн, Верфель, Келлерман, Фульда, Дёблин, Унру и прочие – это либерально-реакционные писатели, которым в своей официальной позиции нет никакого дела до немецкого понятия поэзии. Мы предлагаем распустить эту полностью устаревшую группу и созвать новую – на национальной, истинно поэтической основе».

* * *

Вернувшись в свой кабинет в Академии, Макс фон Шиллингс первым делом вызывает к себе Кете Кольвиц. В 1919 году она стала первой женщиной, принятой в Прусскую академию за более чем 100 лет. Ее талант художницы и скульптора был настолько очевиден, а репутация в Европе и Америке – настолько велика, что упертое общество джентльменов Академии уже не могло и дальше игнорировать ее. Но, в отличие от Макса Либермана, который любит напустить