Еще пример обращения, приведенный автором: «Теперь я обращаюсь к тебе, Африканец, к тебе, чье имя даже после смерти составляет честь и славу государства. Твои знаменитые внуки вскормили своей кровью жестокость врагов».

Автор советует проявлять заботу и о том, чтобы речь не выглядела заранее тщательно обдуманной и поэтому не слишком увлекаться такими фигурами, как similiter cadens — употреблением серии слов в одном и том же падеже, similiter desinens — употреблением серии слов с похожими окончаниями (IV, 28) итакой фигурой, как annominatio — игрой слов, сходных по звучанию, но разных по значению (IV, 29–31). Автор перечисляет несколько видов annoïninatio, характеризующихся, главным образом, игрой созвучий, вроде: si lenones vitasset tamquam leones vitae tradidisset se, — или знаменитого: dilegere oportet, quem velis diligere.

К одному из видов annominatio автор относит и такую фигуру, когда одно и то же слово или личное имя повторяется в серии предложений в разных падежах или когда разные имена в разных падежах идут одно за другим в серии предложений. В качестве иллюстрации такой annominatio приводится пример, толкуемый обычно как свидетельство демократических симпатий автора (IV, 31): «Тиберию Гракху, когда он стоял у кормила республики, безвременная насильственная смерть помешала и дальше оставаться на этом посту. Гаю Гракху выпала та же судьба, которая внезапно вырвала из объятий государства любимейшего героя и патриота. Сатурнин, жертва доверия бесчестному человеку, был лишен жизни с предательским вероломством. Твоей кровью, Друз, обагрены стены твоего дома и лик твоей матери. У Сульпиция, которому незадолго до этого они во всем уступали, отняли не только жизнь, но и возможность погребенья».

Упомянутые фигуры — similiter cadens, similiter desinens и annominatio — относятся к разряду горгианских и придают речи, по мнению автора, скорее приятность и благозвучие, чем весомость и значительность. Он специально останавливается на этом, завершая описание этих фигур (IV, 32), и советует ими не увлекаться.

Любопытное замечание делает автор относительно употребления сентенций, содержащих, так сказать, житейскую мудрость в афористической форме. Он делит их на два типа — длинные и короткие и советует пользоваться ими с осторожностью, чтобы не выглядеть назойливо назидательным учителем жизни (IV, 25). Очень выразительной фигурой, рекомендуемой для употребления в серьезных обстоятельствах, автор считает subjectio (ύπόφορα) — своеобразный разговор, который оратор ведет вслух с самим собой или со своим воображаемым собеседником, врагом или другом (IV, 33); хорошо способствует усилению мысли также такая фигура, как gradatio (χλίμαξ) (IV, 34). Например: «Я не задумал бы это, не посоветовавшись; и не посоветовал бы без того, чтобы однажды не предпринять это самому; и не предпринял бы без надежды на завершение и на одобрение по завершении».

Или: «Превосходство свое Африканец добыл рвением, славу — превосходством, а соперников — славою». К слову сказать, в последнем примере Сципион, этот ненавистник Гракхов, охарактеризован очень лестно. Поистине, из примеров нелегко разгадать политические симпатии автора. Во всяком случае, он не выставляет их напоказ, а скорее старается завуалировать, чередуя примеры с разной политической ориентацией.

Большое впечатление на слушателей, по мнению автора «Риторики», производит фигура conduplicatio, родственная repetitio, которая заключается в повторении слова предыдущей фразы в следующей фразе с целью подчеркнуть его значение или вообще в повторении слова в фразе (IV, 38). В одном из примеров conduplicatio Гай Гракх порицается как нарушитель спокойствия: «Ты готовишь мятеж, Гракх, мятеж и междоусобицу!» Еще один выразительный пример conduplicatio: «Неужели тебя не трогает, когда твоя мать обнимает твои колени, неужели тебя это не трогает?»

Начиная с параграфа 42, автор особо выделяет и объединяет in uno genere десять фигур, которые также, по его мнению, относятся к exornationes verborum. Это nominatio, pronominatio (IV, 42) и различные виды метонимии (IV, 43), перифраз (IV, 43), transgressio verborum (υπέρβατον) — инверсия (IV, 44), superlatio — гипербола (IV, 44), intellectio — синекдоха (IV, 44–45), abusio (χατάχρησις) — катахреза — употребление слова в несобственном смысле (IV, 45), translatio — метафора (IV, 45) и permutatio (αλληγορία) — аллегория (IV, 46) в трех видах — в форме сравнения (similitudo), аргумента (argumentum) и контраста (contrario). Все фигуры иллюстрированы примерами, многие из которых (это относится ко всему трактату) отражают различные моменты пунических войн. Поэтому не случайно в них довольно часто фигурирует Сципион.

Иллюстрирует translatio (метафору) пример, прославляющий оптиматов (IV, 45): «Однажды доблесть оптиматов вновь возродит силы республики, подточенные пороками злонамеренных людей».

Латинская терминология, которую единственно использует автор «Риторики», не всегда полностью соответствует подразумеваемой соответствующей греческой, так как она тогда, по-видимому, еще не установилась в латинской риторике, и автор идет не вполне проторенным путем.

Но уже одна эта попытка полностью обойтись без греческой терминологии знаменательна и говорит о многом — она лишний раз подтверждает наличие среди римских риторов движения за латинизацию ораторского образования.

С 47-го параграфа начинается перечисление фигур, которые автор относит к фигурам мысли — exornationes sententiarum. Их несколько меньше, чем фигур речи, и нельзя сказать, чтобы они четко отличались от фигур речи, недаром риторы и стилисты в течение многих веков не могли уточнить их классификацию. Из этих украшений сильное впечатление на слушателей должна, по мнению автора, производить фигура, которую он называет descriptio — описание последствий действия (IV, 51). Как очень выразительную, рассматривает автор и фигуру conformatio (προσωποποιϊα) — олицетворение, имеющую еще и другое латинское название — personificatio. Эта фигура (кстати, очень любимая Цицероном) как нельзя лучше способствует тому, чтобы вызвать сострадание и другие сильные чувства (IV, 66).

В большом ходу в латинских риторических школах была такая фигура, как similitudo — уподобление, единообразие, аналогия. Ее обычно объединяли с примером — exemplum. Автор дает им подробные разъяснения. В 67-м параграфе речь идет о significatio — подчеркивании, логическом ударении, которое оратор может сделать несколькими способами: посредством преувеличения (per exuperationem), двусмысленности (per ambiguum), определенной последовательности (per consequentium), путем прерывания рассказа на важном месте (per abscisionem). Вот образец significatio per abscisionem: «Не рассчитывай слишком на поддержку народа, Сатурнин: неотомщенными остались Гракхи» (IV, 67).

Последняя из фигур мысли, упомянутая автором, — это demonstratio — пример, воссозданный в живом словесном выражении, как мы бы сказали, наглядный пример. Его иллюстрирует рассказ о гибели Тиберия Гракха (IV, 68): «Как только Гракх заметил, что народ колеблется, боясь, как бы он сам под влиянием решения сената не отказался от своих проектов, он приказал созвать народное собрание. Тем временем убийца, полный преступных замыслов, выбежал из храма Юпитера: весь в поту, с