наклониться немного вперед; в шутливой — выражать настроение лицом, а не жестами. Все указания относительно поведения оратора предписывают ему разумную сдержанность: автор порицает громкие восклицания и использование голоса в полную силу (III, 21); рекомендуется также воздерживаться от подражания актерам (III, 24, 26). Эти рекомендации воздерживаться от крайностей рассматривают иногда как реакцию на азианский стиль.

Раздел о памяти, обнимающий параграфы 26–40 III книги, представляет собой наиболее древнее из дошедших до нас описаний этой части риторики. Автор «Риторики» разрабатывает этот вопрос с еще большей тщательностью и подробностью, чем вопрос о произнесении речи. Он упоминает о работах своих предшественников, не называя имен и уточняя, что эти труды принадлежат греческим авторам. Он говорит о двух видах памяти: природной (naturalis) и приобретенной (artificiosa), предлагает множество способов ее укрепления и систему запоминания, основывающуюся на зрительных образах и «фоне» (ассоциациях и основе — III, 28–29). Образы бывают двух родов — мысли и слова (33). Автор рассказывает об основе (30–32), которая необходима, и характеризует оба рода образов, иллюстрируя их (34–39).

Эта система техники запоминания, основывающаяся на образах и «фоне», или основе, имела непреходящее значение вплоть до наших дней. Автор не забывает напомнить, что существенным в развитии памяти являются упражнения. Заслуживает внимания параграф 38, где автор полемизирует с греками. Он протестует против использования готовых описательных выражений, образов (imagines) для различных слов, как это имели обыкновение делать греки: «…я знаю, что большинство греков, которые писали о памяти, собрали образы многих слов для того, чтобы те, кто захочет их выучить, имели их готовыми под рукой и не тратили усилий на поиски» (III, 38). Автор «Риторики» рекомендует подбирать эти образы самим, а преподаватель должен научить этому. Смысл рассуждения таков: зачем же отучать человека от прилежания, тем более, что каждый человек по-своему воспринимает тот или другой образ или сравнение (III, 38–39).

IV кн книга — самая большая из всех книг «Риторики для Геренния» — в ней 69 параграфов, тогда как в 1 — 27, во II — 50 и в III — 39. Она посвящена вопросам стиля, форме выражения — elocutio. Это древнейшее из дошедших до нас систематическое исследование стиля на латинском языке. Оно дает самое раннее из сохранившихся деление стиля на три рода, или вида (genera dicendi): высокий, средний, простой (grave, mediocre, attenuatum — IV, 11).

В школьной риторике существовало две квалификации стиля: по роду, или виду (genus dicendi), и по его достоинствам (virtutes dicendi). Обе классификации, по-видимому, перипатетического происхождения. В латинской риторике их теоретически обосновал Цицерон и на практике доказал, что настоящий оратор владеет всеми тремя стилями. Он использовал определения — grande, medium, tenue. По его концепции (эллинистического, перипатетического происхождения) каждый стиль имеет свою функцию: простой служит тому, чтобы доказать (docere), средний — чтобы понравиться слушателям (delectare), высокий — чтобы взволновать (movere).

В трактате «Об ораторе» (III, 37) Цицерон (вслед за Феофрастом) так определяет четыре основные достоинства (качества) стиля: ut latine, ut plane, ut ornate, ut ad quodcunque agetur apte congruenterque dicamus («говорить надо на чистой латыни, ясно, красиво и в соответствии с предметом»). Автор «Риторики» дает определение каждому из трех стилей, описывает его и иллюстрирует примерами (IV, 11–14), но в определении достоинств стиля он придерживается несколько иной классификации. Каждый из трех стилей автор характеризует очень скупо (IV. 11). Так, по его определению, высокий стиль отличается гладко отшлифованной красивой конструкцией из весомых и значительных слов, украшенной соответствующими высокому стилю фигурами. Определение стиля сопровождается примером, демонстрирующим их в изобилии (IV, 12).

Средний стиль использует слова и фигуры уже менее значительные, чем высокий, однако не самого низкого разговорного жанра (IV, 13).

Простой стиль, напротив, отличается обычным словоупотреблением, характерным для повседневной речи (IV, 14). Вот пример, которым автор иллюстрирует определение этого стиля (IV, 13): «Дело в том, что случилось ему как-то быть в бане; стал он там, помывшись, вытираться и когда потом решил спуститься в бассейн, какой-то человек окликнул его. «Эй, юноша, — сказал он, — твои рабы только что оскорбили меня. Ты должен извиниться». Молодой человек покраснел, так как не привык к такому обращению со стороны незнакомых. А тот стал кричать, повторяя эти и другие слова все громче. Юноша с трудом отвечает. «Хорошо, — говорит, — только позволь мне сначала разобраться». Тогда тот начал кричать таким наглым и таким грубым голосом, какой легко вгонит в краску кого угодно, и какой, как мне кажется, не принят в добропорядочном обществе, а скорее в ходу за сценой и в других подобных местах. Молодой человек смешался и немудрено: в его ушах еще звучали нагоняи воспитателя, а тот не знал выражений подобного сорта. И в самом деле, где ему было видеть шута, лишенного стыда, который сам про себя думает, что ему нечего терять и поэтому он может позволить себе делать все что угодно, без боязни причинить ущерб своей репутации?»

Любопытно, что автор не особенно распространяется об особенностях каждого стиля, заявив, что это должно быть ясно из примеров (IV, 15). Описав каждый из трех стилей и проиллюстрировав его примерами, автор отмечает их возможные недостатки (IV, 15–16). Так, пороком высокого стиля он считает чрезмерную выспренность, советуя соблюдать чувство меры и метко замечая, что похвальное в этом роде стиля близко к тому, чего следует избегать. Недостатком среднего стиля может быть расслабленность, вялость, бессвязность (dissolutum, sine nervis et articulis). Тот же, кто недостаточно владеет простым стилем, имеет опасность выглядеть бесцветным и бескровным (aridum et exsanque) или сухим (exile). Все эти издержки стилей также подтверждены примерами. Вот пример отрывка, написанного простым стилем и отмеченного упомянутыми автором недостатками (повторяется история, рассказанная выше): «Подходит раз в бане к юноше один человек и говорит: «Твой раб меня оскорбил». А юноша отвечает: «Я разберусь». После этого тот человек разражается бранью и кричит все громче и громче в присутствии многих людей» (IV, 16).

Вместо четко отмеченных Цицероном четырех достоинств стиля (чистота языка, ясность, красота и уместность) автор дает им несколько иную трактовку (IV, 17–18). Так, чистоту языка (latinitas) и его ясность (explanatio) он объединяет в одно качество, которое он называет elegantia — безукоризненность, изящество. Говоря о чистоте языка, он предостерегает прежде всего от таких его пороков, как солецизмы (неудачные соединения слов) и варваризмы. Что же касается ясности языка, то она достигается использованием слов общепринятых, употребленных в обычном смысле и соответствующих предмету.

Следующее достоинство стиля, которому наш автор придает большое значение, это то, что он называет compositio