Я чувствовал, что её душевные раны были глубокими, и её эмоции были словно на поверхности, готовы прорваться наружу.

— Ты можешь рассказать мне, если хочешь, — осторожно предложил я, не пытаясь навязываться, но в то же время показывая, что готов выслушать её.

Сухён немного помедлила, но затем всё же продолжила:

— Весь этот мир… эта жизнь… иногда мне кажется, что я не принадлежу к нему. Мой отец… он живёт в своём мире, полном власти и решений, которые он принимает для компании. А я… я просто часть его плана. Как бы я ни старалась, он никогда не замечает меня по-настоящему. Для него я — ещё один элемент в его игре, как и всё остальное.

Её слова были наполнены горечью и разочарованием. Я почувствовал, как она действительно страдала от того, что её воспринимали только через призму её отца. Сухён была молода, но уже знала, каково это — жить в тени великого человека, который не замечает её индивидуальности.

— Это тяжело, когда тебя видят только через призму твоего окружения, — сказал я, стараясь подобрать правильные слова. — Но твои чувства реальны. И ты — не просто часть чьего-то плана. Ты сама по себе.

Её глаза стали чуть мягче, и я увидел, как в них на мгновение мелькнуло что-то вроде признательности.

Глава 9

Мы ещё какое-то время сидели на камнях, любуясь горной долиной, погружённой в вечерний свет. Разговор с Сухён протекал спокойно, вначале на нейтральные темы — о природе, о лагере, о том, как часто такие тимбилдинги проводятся в корпорации. Но, несмотря на её улыбки, я продолжал чувствовать ту самую грусть, которую она скрывала за своим спокойствием. Она была непростой — та боль, которую я чувствовал в её душе, была глубокой и старой. Однако, каждый раз, когда наш разговор касался её семьи или отца, её глаза чуть темнели, и она отводила взгляд. Я старался поддерживать лёгкую атмосферу, рассказывая анекдоты о наших коллегах, упоминая, как все они поразились моему шашлыку, и она даже засмеялась. Её смех был мягким, но искренним, и это было как небольшой луч света, пробившийся сквозь тьму её внутреннего состояния.

Сухён казалась мне совершенно особенной. Её чистота, наивность, несмотря на окружение, в котором она жила и росла, её способность оставаться такой искренней в мире, полном интриг и амбиций, — всё это восхищало меня. В каждом её жесте, в каждом взгляде я видел желание быть собой, быть кем-то большим, чем просто дочерью важного человека. Я старался поддержать её, дать понять, что, хотя бы на этот момент, ей не нужно притворяться кем-то другим. Я чувствовал, что она ценит моё внимание и открытость, хотя и не всегда показывала это прямо.

Когда время уже подходило к ночи, мы оба поняли, что пора возвращаться в лагерь. Я предложил проводить её обратно, и она с благодарностью приняла моё предложение. Мы медленно шли через лес, и я чувствовал, что она уже немного расслабилась. Возможно, просто находясь вдали от лагеря, вдали от всех тех ожиданий и давления, которые она постоянно чувствовала. В тишине леса я чувствовал её присутствие, её внутренние переживания, но в то же время и надежду на то, что она найдёт в себе силы справиться с этим.

Когда мы вернулись в лагерь, уже все готовились ко сну. Палатки стояли в ряд, и тишина окружила нас. Я проводил её до её палатки и, попрощавшись, отправился в свою. На душе было спокойно. Я ощущал, что этот вечер принёс что-то важное. Что-то изменилось. Возможно, это был некий невидимый мост, который мы построили между собой, но я не мог ещё точно понять, что это значило.

На утро лагерь ожил с первыми лучами солнца. Люди вставали, завтракали и собирали палатки, готовясь к возвращению. В воздухе витала усталость, но вместе с тем и некая лёгкость. Все с нетерпением ждали конца поездки, чтобы вернуться домой. Мы с коллегами обменялись парой шуток, кто-то снова спросил про мой шашлык, подшучивая над тем, что я стал «официальным поваром корпорации». Я смеялся вместе с ними, понимая, что эти простые моменты сближают нас больше, чем всякие отчёты и презентации.

Ближе к обеду мы собрались и направились к автобусу. Дорога назад была длинной, но спокойной. Я сидел у окна, наблюдая, как пейзаж за стеклом медленно сменяется от гор к городу. Мы возвращались в реальность, к нашим обычным жизням. Но в глубине души я продолжал думать о Сухён. О её грусти, о её улыбке. О том, как мы сидели вместе под звёздным небом.

Вечером я был уже дома. Когда я вошёл, Хана, моя сестра сразу начала расспрашивать меня о том, как прошёл тимбилдинг. Её глаза горели любопытством, и я знал, что ей интересно услышать все мелкие детали.

— Ну как, как всё прошло? Кто что говорил? Кто где упал? — с улыбкой закидала она меня вопросами, присев на диван рядом со мной.

— Да всё было довольно спокойно, — начал я рассказывать, упрощая события. — Мы ходили пару километров, разбили лагерь, ночевали в палатках. Ну и, конечно, шашлык поразил всех.

— Шашлык? Ты же не говорил, что собираешься готовить! — она удивлённо посмотрела на меня.

— Ну, решил сделать сюрприз, — улыбнулся я. — Да и все остались довольны, даже акционеры ели с удовольствием.

Мы немного поговорили, и я заметил, что мама с каждым днём чувствует себя всё лучше. Её лицо больше не было таким бледным, как раньше, и она уже даже сама вставала с постели. Врач был прав, постельный режим и лекарства делали своё дело, и я чувствовал облегчение, видя её восстановление.

Но когда наступила ночь, и я, уставший, лёг в свою постель, мысли снова вернулись к Сухён. Я не мог перестать думать о ней. О том, как мы сидели вместе, о её словах, её боли. Я не осознавал это в тот момент, но сейчас, когда я лежал в темноте, я начал понимать, что думаю о ней больше, чем просто как о случайном собеседнике. Её образ, её голос, её искренность — всё это оставило след в моих мыслях. Она была больше, чем просто дочь Хвана. В ней было что-то особенное, что-то, что притягивало