Шрифт:
Закладка:
– Люблю. – Маша решительно захлопнула книгу, начала совать ее в сумочку.
– И я люблю читать. Сейчас мало кто читает. Это скверно. – Павел заметно сократил между ними расстояние, пододвинувшись по дивану. – Так почему раньше уезжаете, Маша? Что-то случилось?
– Почему что-то должно непременно случиться? – задала она вопрос скорее себе. – Вы во всем происходящем вокруг вас подозреваете беду? Потому что адвокат по уголовным делам?
– Нет. Не поэтому. – Он с силой мотнул головой, но, видимо, перестарался, тут же зажмурился и прижал к вискам пальцы. – Черт! Как молотит-то!
– Дать таблетку?
– А есть? – он глянул с надеждой.
Маша порылась в сумочке, достала сильное обезболивающее, велела положить таблетку под язык и помолчать минуту. Павел послушно выполнил все ее указания. И потом снова пристал:
– Маша, точно – все в порядке? Вы выглядите очень озабоченной. – Он обнаглел настолько, что дотронулся до ее плеча. – Я могу вам помочь?
Она вскинулась, чтобы нагрубить нахалу. Чтобы он отстал уже. Дал ей возможность подумать, дожидаясь Светку. Чтобы не трогал ее и не смотрел так, что ей нравилось. Но вдруг передумала. И выпалила:
– Да. Нет. Не знаю.
– А точнее? – Павел сделался серьезным. – Вас кто-то обидел?
– Да не обижал меня никто. – Она поморщилась: – Отец… Боюсь, что мой отец попал в скверную историю.
И взяла и рассказала этому незнакомому парню все, все, все. И про долгое счастье, в котором жила их дружная семья. И про развод родителей, который стал для них для всех полной неожиданностью. А для Маши вообще ударом. В шестнадцать лет ее саму ломало, а тут еще и предки учудили. Так мать потом еще и отчима им со Светкой навязала. С отцом не заладилось. И продолжалось это долгих десять лет: холод, отчуждение, непонимание.
– Два года назад он наконец позвонил. Сам. И только-только все пошло хорошо, и тут – бамс! – Маша ударила кулачком в распахнутую ладошку. – Какая-то молодая женщина. В неглиже. В нашей квартире. И не это самое странное. А то, что отца никто не видел уже неделю. Телефон выключен. Эта дама живет в квартире отца, нас туда не пускает. Вернее, Светку не пустила с детьми. А еще…
Маша снова повернулась к адвокату по уголовным делам – Окуневу Павлу Ивановичу. И снова взгляд его ей очень понравился. Он смотрел именно так, как должен был смотреть порядочный надежный мужчина.
– А еще Светка вчера сидела в засаде. Во дворе в своей машине. И видела, как в окнах квартиры отца то и дело появляется эта дама. И еще какой-то человек. Но не отец. А еще, по словам матери, отец неделю назад навещал нотариуса. И я думаю, что…
Договорить ей не удалось. Стеклянные входные двери разлетелись в стороны. В холл ворвалась Светка – ее родная старшая сестра. Высокая, худая, нарядная. Маша всегда поражалась, как это Светке удавалось так выглядеть даже в заурядных дешевых вещах. Красная курточка до пояса. Черные джинсы. Полусапожки, отороченные мехом. Без головного убора. Длинные темные волосы хаотично разбросаны по плечам. Так свежо, так стильно…
Она скосила взгляд на свою дорогую, в принципе, шубку до колен. Замшевые высокие сапоги, в которые она всегда заправляла джинсы. Все в разы дороже, чем у Светки, но не то все, не то.
– Привет, дорогая, – подлетела сестра к ней, наклонилась, клюнула ледяными губами ее в щеки. – Ты собралась, это хорошо. Идем…
Она схватила Машину сумочку, подтолкнула ногой к ней чемодан и повернулась, чтобы уйти. И вдруг резко встала. Обернулась. И ее красивые модные брови полезли вверх.
– Окунь?! Ты?!
– Света… – Его лицо вытянулось, адвокат полез с дивана. – Сколько лет, сколько зим!
– Да лет пятнадцать, никак не меньше прошло с выпускного в универе, – покивала сестра. – Ты чего тут? Насморк лечишь?
– Я тут… – Он развел руки. – Я тут решил немного отдохнуть, подлечиться и… неожиданно влюбился в твою сестру. Маша ведь твоя сестра?
– Ну да. – Светка ошарашенно вращала глазами. – Что могу сказать… Повезло Машке. И так неожиданно. Не обидишь?
– Буду стараться, – ласково улыбнулся в Машину сторону адвокат.
Маша решила вмешаться. Встала с дивана и пощелкала пальцами в воздухе между Светкой и Павлом:
– Эй! Ничего, что я здесь?
Эти двое весело рассмеялись.
– Света, Маша сказала, что у вас что-то стряслось?
– Боюсь, что да. – Ее лицо мгновенно сделалось тревожным. – Сегодня, Маш, с утра опять заезжала. Отца мне снова не показали. Эта особь дверь открыла и внутрь не пустила.
– Дело – дрянь. – Маша шагнула к выходу. – Едем. Будем брать квартиру штурмом.
– Не надо штурма. Подождите меня, я с вами. Сейчас только за сумкой сбегаю.
Сбегал он быстро. Они ждали в холле. Вместе пошли к Светкиной машине. Расселись, как она велела. А велела она им сесть вместе сзади.
– У меня тут детское кресло впереди. Убирать не стану, – буркнула она и покосилась на Пашу в зеркало: – А ты чего пешком? На колеса не заработал?
– Меня сюда привезли и отсюда забирают. Машина в подземном гараже по месту жительства, – пояснил Паша, незаметно так подкрадываясь к Машиной руке. – А теперь я хотел бы услышать во всех подробностях о твоих визитах в квартиру отца, Света…
Саня Рыба отсидел больше, чем себя помнил. Еще мальчишкой загремел в колонию, и пошло-поехало. А все почему? А все потому, что имел невероятный талант – открывать замки любой сложности. И прибирать к рукам все, что пытались спрятать людишки за этими замками любой сложности. Последняя ходка далась ему особенно тяжело. Постарел, подряхлел, кашель замучил. И уже к концу срока решил, что завяжет. И как только вышел, сразу позвонил своему адвокату – Окуневу. Он на этого молодого малого просто молился. Такой толковый, такой по понятиям. С ним даже не в падлу откровенничать было.
Позвонил Окуневу. Попросил помощи. И тот помог. И в правах на собственное жилье восстановиться. А то, пока сидел, соседи расплодились, и на его территории тоже. И с работой помог. Устроил в цех металлических дверей замки монтировать. Сашу Рыбу поначалу боялись. И спецзаказами обносили. Но потом, когда поняли, что он слово держит, начали привлекать и к серьезной работе. Очередь выстроилась из желающих получить самый надежный замок.
Саша начал прилично зарабатывать. Приоделся. Обставил комнату. Стал хорошо питаться. И все чаще задавался вопросом: а почему он раньше-то так не пробовал жить? Воровал, потом сидел, на волю выходил редко и ненадолго, жрал
