Машиной Закатова Александра восторгалась всю дорогу. Ей нравилось все буквально. Все до кнопочки. Она поднимала и опускала солнцезащитный козырек. Без конца смотрелась в зеркало. Подкрашивала губы. Открывала и закрывала стекло. Закатов не сердился, хотя Машке выговорил в прошлый раз, когда подвозил. Объяснил пылью, которая летит в салон.

Александре было все можно. Она ему очень, очень понравилась. И он, честное слово, почувствовал себя вдруг молодым, крепким и очень симпатичным. Это Александра сочла его таким. И он поверил.

– Вас куда, милая Саша? – спросил он на заправке на въезде в город.

– Ой, домой, наверное. – Она сразу как-то вдруг погрустнела. Принялась покусывать нижнюю губу.

– Почему «наверное»? – не понял Закатов, разволновавшись из-за ее погрустневших глаз.

– Да там у меня ремонт. Тоже ремонт. Я, честно, вся погрязла в этих ремонтах! Машина в ремонте, никак не заберу. В квартире ноги сломать можно. Побелка, краска, обои, рабочие снуют туда-сюда. Летом дача спасала. Теперь и не знаю, как быть.

– А может быть, они уже закончили? Пока вы летом на даче жили?

– Да не-ет, – протянула она со вздохом. – Ездила на прошлой неделе. Дело будто и движется, но очень медленно. Месяца два еще точно. И я…

– А поехали ко мне, Саша?

Он даже не понял, как это вышло, что он ее позвал. Как-то само собой. Как черт из табакерки выскочило из недр души давно сдерживаемое желание: побыть наедине с красивой женщиной. И загонять его обратно Закатов точно не собирался.

Он устал от одиночества. Устал от подозрительности. От недоверия и собственного ворчания устал.

– К вам?! – Она испуганно отпрянула и вжалась в машинную дверцу. – Да вы что! Это… это неправильно! Неприлично! Ваша семья…

– Да нет у меня никого, Саша. – Закатов мысленно попросил прощения у дочерей. – Один я живу. В пяти комнатах один. Скука смертная. Одиночество!

– Предлагаете мне скрасить ваше одиночество? – она серьезно смотрела на него. – Каким, интересно, образом?

– Это не то, что вы подумали, Саша. – Закатов страшно смутился, до красных щек и заслезившихся глаз. – Я ведь могу сдать вам комнату на время вашего ремонта? Могу.

– Наверное, – она осторожно кивнула.

– Возьму символическую плату.

– Сколько? – Она сцепила пальцы в замок и прижала их к груди, ожидая ответа.

– Надо подумать. – Иван закатил глаза, беззвучно зашевелил губами. И ответил: – Если вам несложно будет готовить еду из продуктов, которые я стану покупать, то и достаточно.

– Да-а? И все?

Глаза Александры распахнулись так широко, что ему удалось рассмотреть крохотные серые крапинки в безупречной голубой радужке. И это ему тоже очень понравилось. У бывшей жены Ирины были непроницаемо-черные глаза. Он ничего не мог прочесть в них.

Ничего, кроме злости.

А сейчас, глядя в прекрасные глаза новой знакомой, Закатов ничего, кроме признательности, в них не рассмотрел.

Ничего, кроме искреннего изумления и признательности…

Маша стояла возле окна в своем номере и отчаянно мерзла.

Мать – еще тот затейник – подарила ей ко дню рождения путевку в санаторий. Двухнедельный курс лечения в пригороде. Это так круто! Маша едва не фыркнула, принимая подарок. Еле сдержалась.

– Ты должна поехать. Не поедешь – маман сильно обидится, – повертела в руках путевку старшая сестра Светка. – Не отдых, конечно, говно, но попробуй мать убедить в обратном! Она искренне считает, что местные санатории восстанавливают здоровье в разы лучше заграничных. Тем более что путевку ей всучили по знакомству.

– Ключевое слово – всучили, – кисло лыбилась Маша, собирая вещи. – Туда наверняка, кроме пенсов, никто не ездит.

– Ладно, не ной. – Светка швырнула поверх вещей в ее чемодане злополучную путевку. – Гайморит свой подлечишь. Отоспишься. Все равно без вариантов. Далеко лететь у тебя денег нет. Папаша отказал.

– Я не просила, – соврала Маша.

– Ладно врать-то! – фыркнула Светка и полезла на высокий барный стул возле подоконника в Машиной кухне. – Он же звонил мне полтора месяца назад. Жаловался на тебя. Говорил, что ты совсем совесть потеряла. Попросила у него денег на поездку в Израиль. Какая ты, Маша, бессовестная!

– Ну, попросила, и что? – Маша накрыла чемодан крышкой, осторожно присела сверху и принялась застегивать заедающую в трех местах молнию.

– А он отказал?

– Отказал.

– А знаешь почему? – Светка, вытянув шею, таращилась сквозь окно на улицу. – Совсем захолодало. Середина ноября, а словно февраль. Уже снег выпал.

– Почему, Света? Почему он мне отказал? Я же впервые обратилась к нему за помощью. А он…

– А он бабу себе завел, малыш, – ответила Светка, притворно зевая. – Молодую! Красивую! Алчную!

– Да ладно! – С открытым ртом Маша с силой опустилась на чемодан, и в нем что-то печально хрустнуло.

Чемодан был стареньким, изъездившим полмира. Она прежде часто путешествовала. Отец знал об этом. И этим мотивировал свой отказ в помощи. Типа, насмотрелась уже, хватит. Пора и дома пожить. И покрутить головой по сторонам в поисках настоящего человеческого счастья.

– Вот что он имел в виду под человеческим счастьем! Поняла, наконец? – оскалилась Светка в ядовитой улыбке. – Имелось в виду простое бабье счастье. Муж, дети, бла-бла-бла.

– А я говорила ему, что хочу замуж? Что-то не помню.

Маша слезла с чемодана, распахнула и принялась заново перебирать вещи. Что-то же хрустнуло. Может, пряжка от ремня на платье? Оно было единственным в чемодане. И его не очень хотелось брать. Не представляла, куда в нем можно было выйти в загородном санатории для пенсионеров!..

Удивительно, но в санатории не обнаружилось ни единого пожилого человека. Одна молодежь. Точнее – несколько спортивных команд, проходивших профилактическое лечение дыхательных и каких-то еще систем организма. Спортсмены были шумными, веселыми, подвижными. Что-то постоянно случалось в их номерах. И как следствие, случались постоянные разборки. Вечерами голосили песни под гитару сразу в четырех номерах. Она нарочно считала. Народ после завершения культурной санаторной программы в одиннадцать ноль-ноль высыпал на улицу. Включалась музыка, начинались танцы. И никто их разогнать не мог. Никого они не слушались. Никакие угрозы на них не действовали.

В какой-то момент Маша даже пожалела о том, что рядом с ней не поселились тихие милые старички, укладывающиеся спать в десять вечера. Она совсем не отдохнула и не выспалась, хотя Светка ей и обещала. Но гайморит излечила. И рада была уже и этому.

До окончания ее отдыха оставалось три дня, когда позвонила мать.

– Как дела, дорогая? – вкрадчиво поинтересовалась она. – Как отдых?

– Нормально, – буркнула Маша.

Она только-только открыла бутылку красного вина, разрезала на четыре дольки крупное красное яблоко, влила вина на четверть в бокал, взяла в руки книгу. И тут звонок.

– Ни с кем не познакомилась? –