Шрифт:
Закладка:
– Ты плачешь?
– От облегчения. Я столько всего пережила.
– Теперь все будет хорошо, не плачь.
– Я знаю.
Она подняла голову. Такое милое лицо. Нельзя не поцеловать. В эти пушистые ресницы, на которых слезы, как роса, в эти влажные слегка соленые щеки, в трепещущие, как лепестки утренней розы, губы.
– Ой, там же извозчик ждет! У меня денег не хватило…
Возвращение на землю. Ненадолго. Так даже лучше: вынырнуть и снова погрузиться в огненное море блаженства.
– Сейчас расплачусь.
И что это ему в голову лезут какие-то чужие стихи (сроду он стихов не писал, в смысле – по-настоящему), и слова даже не все знакомы, чужие слова:
Мне осталась одна забава:
Пальцы в рот – и веселый свист.
Прокатилась дурная слава,
Что похабник я и скандалист.
Ах! какая смешная потеря!
Много в жизни смешных потерь.
Стыдно мне, что я в бога верил.
Горько мне, что не верю теперь.
Золотые, далекие дали!
Все сжигает житейская мреть.
И похабничал я и скандалил
Для того, чтобы ярче гореть.
– Что это ты там бормочешь?
– Да вот, стихи чьи-то вспомнились:
Дар поэта – ласкать и карябать,
Роковая на нем печать.
Розу белую с черною жабой
Я хотел на земле повенчать.
Пусть не сладились, пусть не сбылись
Эти помыслы розовых дней.
Но коль черти в душе гнездились…
– Значит, ангелы жили в ней, – завершил четверостишье нежный девичий голос.
Оба они чувствовали, что эти слова – из другой жизни. Но это были и их стихи тоже. Не зря они пробились к ним сквозь годы и измерения. То ли воспоминание, то ли пророчество…
Глава двенадцатая. Следы
Саше снилось море. Безлюдный песчаный пляж. Штормовые волны с шумом накатывают на берег. Он спешит к кромке моря. «Не надо, не смывайте, я должен ее найти!» – мысленно уговаривает водяные глыбы, утаскивающие вглубь ракушки и гальку. Она прошла здесь совсем недавно. Песок занес все следы, кроме этих. Робкие отпечатки ведут к морю. Она проходила здесь, и он спешит: догнать, вернуть, спасти. Куда повернула: влево, вправо? Неподвластные ни ветру, ни воде изящные следы ведут в пучину. «Не-е-ет!» – кричит Саша и просыпается.
В дверь громко стучат. Он вскакивает с постели. Рань несусветная. «Беда», – пронзает сознание тревожное предчувствие. Быстро бросается к двери, откидывает изящный золотистый крючок. На пороге Ла, в коридор из-за другой двери высунулась взъерошенная Женина голова: «Что за переполох?», – голос сух и строг, а в глазах – паника.
– Светела сбежала! Не понимаю, почему нельзя было по-людски уйти, ее же силой не держал никто.
– С чего ты взяла? Быстро, но по порядку!
– Да на службу я спешила, чуть проспала сегодня. Только свернула, вижу – окно на втором этаже распахнуто, а из него цветная веревка свешивается. Подошла ближе – это чулки связанные. Из комнаты Светелы. Не погулять же она этим манером вышла!
Не дослушав. Саша рванул к Олиной комнате, громко постучал, позвал «Светела!».
Подошла Женя, мягко положила руку на плечо.
– Да ясно все. Давай дверь ломать. И побыстрее. Надо следы побега убрать, пока соседи не заметили. Хорошо еще, что здесь все спят до полудня. И не особенно часто этой улицей ходят.
– Принеси ножик!
Ла молнией сбежала по лестнице, через минуту вернулась с ножом. Поддеть крючок оказалось несложно. Комната, разумеется, была пуста. К ножке кровати привязана чулочная веревка, тянется через подоконник. Женя быстро втянула ее внутрь и захлопнула окно.
– Улетела птичка! – обреченно вздохнула Евжени, опускаясь на разметанную постель.
Риксандр ничего не ответил. Он замер напротив окна, глядя сквозь: сквозь окно, сквозь раскидистое дерево поодаль, сквозь стоявший напротив особнячок…
– Ла, – взяла себя в руки Евжени, – очень прошу никому не рассказывать о происшедшем, даже Наде. Пусть все думают, что утром ее забрали родственники. Если узнают, что она сбежала, то решат, что мы плохо с ней обращались. Про нас и так нехорошо говорят, а тут новый повод для сплетен. И еще какой!
– Я все понимаю, не стоит объяснять, – успокоила хозяев Ла, – а обращались вы с ней хорошо, как со знатной. Так что вы не виноваты, что она ушла. Это все ее голова.
–Что же с ней теперь будет, – заметался по комнате Саша. – Она же себя не помнит, никого не знает! Ее кто угодно может обидеть!
– Успокойся! – оборвала его Евжени. – Мы ее найдем и вернем.
– Могу я идти? – осторожно перебила Ла. – А то завтрак пора готовить. А потом я поднимусь и здесь порядок наведу.
– Конечно, занимайся своими делами, – постаралась улыбнуться Евжени. – А в комнате я сама приберу.
– Это программа! – вздохнула Евжени, вешая на плечики новое платье. Рукава у него были смяты.
– Программа программой, но мы могли бы и лучше за ней следить. Ведь знали же, что может что-то такой произойти!
– Вот про такое я как раз не думала. Я думала, раз ее к нам прислали, то это в программу входит, чтобы она у нас жила.
– Я должен был все предусмотреть!
– И что бы ты мог сделать?
– Да хотя бы окно забить!
– Она придумала бы что-то еще. Наверное, мы слишком ее опекали, мешали выполнить программу. Если бы мы давали ей больше свободы…
– То она убежала бы еще раньше!
– Ладно, давай не будем разбирать, что мы так сделали, что не так, и что могло бы быть в другом случае. Происшедшего не изменить. Теперь надо думать, как дальше быть.
– Искать!
– Я тоже думаю, что надо искать, – разгладив покрывало на свежезастланной кровати, Евжени нагнулась, чтобы отвязать от ее ножки чулок, – только вот где? У тебя нет никаких предположений, куда она могла пойти?
– Нет.
– Сама бы она далеко не ушла, значит, ее кто-то поджидал, чтобы увезти. Ты, кажется, вчера был с ней в городе. Не заметил, чтобы она с кем-нибудь беседовала?
– С продавцами. Но они точно не предлагали ей помощь в устройстве побега, а то бы я непременно обратил на это внимание, – зло съязвил Саша.
– Вы все время были вместе? Может, она заходила в дамскую комнату? – решила не обижаться на него Евжени.
– Да нет, – растерянно проговорил Саша. – Но она заходила в отдел нижнего белья!
– Ну вот, теперь мы хотя бы знаем, где она встретилась со своим похитителем! – Женя постаралась, чтобы это прозвучало оптимистично.
– Но там были только женщины, – неуверенно возразил Саша.
– Как будто женщины ни на что не способны! – возразила Женя, распутывая