Я двинулся по линии, объехав все посты, и к семи часам утра подъехал к центральной сторожке, где застал помощника Митюкова – одного из сторожей-корейцев. Позвонил по линии. Мне ответили, что новых выстрелов в это утро слышно не было. В ожидании сбора сторожей я остался у сторожки, а сторожу-корейцу дал распоряжение, пока что обследовать ближайший район, в котором накануне был сделан выстрел – нет ли там трупа оленя с отрезанной головой.

Привязав коня, я сел в ожидании. Понемногу стали собираться люди. Подошел Митюков, и не успели мы обменяться с ним парой слов, как вернулся очень взволнованный сторож-кореец, которого я посылал на разведку, и сообщил, что всего лишь в двухстах саженях от сторожки, если идти по указанной им тропинки, прячется вооруженный человек.

Позади указанного места была горка. Чтобы не терять времени, я решил с имеющимися в наличности людьми окружить браконьера и поймать его, так как стрелять, конечно, не хотелось. Между тем, если бы мы пошли цепочкой с одной стороны, то спугнули бы браконьера, а если бы он стал удирать, то пришлось бы в него стрелять, чего я всячески избегал. Я только упустил из виду, что там мог быть не один браконьер, а несколько.

У меня сразу же созрел план: я отправил 3 сторожей окружить гору с противоположной стороны и ждать, а сам решил пойти по указанной тропинке и, если удастся, задержать браконьера. Если он побежит, то, несомненно, наткнется на засаду, тем более, что люди вот-вот подойдут.

Медлить было нельзя. Я направился по тропинке. Была сильная роса, стоявшие группами папоротники были мокрыми. Держа наготове ружье, я медленно пробирался вперед. Дальше 30–40 шагов между деревьями ничего не было видно. Напряжение нервов было сильное, ибо каждую минуту я мог бы получить в лоб пулю.

Пройдя шагов 600, я действительно заметил между папоротниками подозрительный предмет: не то колода, не то еще что-то. Продвигаясь очень осторожно, ползком я приблизился к таинственному предмету шагов на 25, но все же не мог рассмотреть, что это было. Казалось, что это человек или несколько их, спрятавшихся в тени большого дерева, вблизи находившейся в папоротниках колоды.

Я подполз еще ближе и наконец разобрался в чем дело: передо мной лежал человек, держа в руках винчестер, прикладом в мою сторону!..

До него оставалось шагов восемь и отступать было поздно, хотя поблизости и могли быть мои люди. Надо было на что-то решаться и… вдруг.

К своему удовольствию, я услышал громкий храп!..

Этого было достаточно. Я приподнялся, осмотрелся и увидел, что передо мной на боку, ногами в мою сторону, лежит человек с ружьем в руке. Голова его была покрыта суконной бобриковой тужуркой, чтобы не кусали комары. Спящий зверски храпел.

Я надел свою винтовку за спину. Один прыжок «старого тигра». Вырван и отброшен в сторону винчестер, тужурка дальше надвинута на голову и я уже сижу на спине врага, обхватив его руками и ногами, зажав так, чтобы он не мог вырваться, и время от времени луплю его, зная, что скоро моя злость уже выдохнется.

Борьба не была продолжительной. Скоро моя жертва почувствовала полную свою беспомощность и покорилась.

Делаю одной рукой за спиной три выстрела – условленный сигнал, на нашем языке означающий «Собирайтесь ко мне!..», и вдруг слышу:

– Отпустите, я задыхаюсь…

По голосу слышу, что это говорит кореец на довольно приличном русском языке. Спрашиваю:

– Кто ты такой?..

– Хозяин, отпустите, – слышу в ответ. – Никогда больше не буду приходить к вам на охоту…

Повторяю вопрос:

– Кто ты такой?..

– Я Пак из Верхней Адеми (что в 10 верстах от маньчжурской границы). Я две недели тому назад взялся с артелью косить сено, взяв при этом аванс в 100 рублей, но артели не привел, а, разузнав порядки в парке, явился пантовать…

Я был искренне удивлен, так как знал, что Пак является старым промышленником и при том зажиточным человеком.

В это время на мои выстрелы прибежал один из сторожей корейцев. Желая напугать Пака так, чтобы действительно он не только больше не приходил для пантовки в парк, но и заказал это и всем другим (так как пантача он не убил и суд максимально приговорил бы его к 3–4 неделям высидки), я громко по-корейски сказал сторожу, сделав ему при этом знак рукой, чтобы он никуда не уходил:

– Беги скорее в сторожку, принеси топор, лопату и кайло. Мы отрубим ему голову, выроем яму и закопаем. Никто об этом и не узнает…

Если бы вы знали, какой эффект произвели эти слова на мою жертву! Он стал умолять меня о пощаде и завопил:

– Отпустите! Никогда я этого не забуду! Всю жизнь буду даром работать на вас…

Но я был «неумолим». Не хотел бы я попасть на место браконьера. Так прошло минут десять, он все продолжал молить меня о пощаде, я же продолжал свою игру…

Наконец, стали сбегаться сторожа, рабочие и все те кто в течение суток кормили комаров, и почти не спали. Особенно были озлоблены старослужащие корейцы, когда узнали, кто был виновником происшествия. Каждый из пришедших считал своим долгом дать Паку по физиономии, и мне с трудом удалось остановить это избиение, поручив охрану пленника двум русским. Больше от предотвращения избиения, чем от побега, пленника повели в усадьбу.

Решили отправить «виновника торжества» во Владивосток, а не в Адеминскую волость, где у него были свои и скоро бы его освободили. Катер уходил на другой день, и до его отхода пленника посадили в подвал под кухней, где была прочная западня.

Совершенно случайно вся эта история кончила курьезно и сильно обогатила легенды о наших расправах с браконьерами.

Вечером, когда прислуга кормила пленника, видимо, плохо забили гвоздь в западне. Помимо того она боялась спать в кухне и, никому ничего не сказав, отправилась ночевать к соседке.

Пак ночью выбрался из подвала в кухню и решил удрать через окно, которое, как и все окна нижнего этажа усадьбы в Сидеми, было забрано толстыми железными решетками, чтобы никто не мог проникнуть во внутрь дома. Стремясь пролезть сквозь решетки, Пак снял куртку и положил ее на окне. Но не помогло и это. Тогда он поднялся по лестнице на второй этаж и удрал, спустившись по столбу, поддерживающему балкон, оставив в нашем распоряжении только забытую куртку.

Утром я отправил