Хейден поднимает руку и надвигает шапку на глаза. Вздох рвется из его горла.

— Я… я просто… это нечестно. Они должны быть здесь! — Он бросает свою шапку на каток, где она лежит, как мертвый маяк на льду. — У Кевина будет ребенок! Ребенок! Мама… Маме бы это понравилось. Она была бы такой хорошей бабушкой. Только она никогда не увидит этого ребенка. Она никогда не увидит, как Кевин женится… или… или… — Сдавленный крик вырывается из его горла, и он прячет лицо в перчатках, сжимая пальцы, как будто хочет вырвать чувства из своего тела.

— Это нормально — грустить, — неуверенно говорю я.

Он смотрит вверх, голова запрокинута.

— Я даже не могу вспомнить, что я чувствовал, когда это случилось. Кевин сказал мне. Я плакал. Думал. Я даже не помню, про что я думал. Только то, что мне казалось, будто я сплю. Как будто в моей голове был туман, и все, что я продолжал слышать, это голос в моей голове: «Это не реально». Я скоро проснусь. Это нереально».

Я кусаю внутреннюю часть губы. Я знаю, что не должна, но протягиваю руку и кладу руку ему на плечо. Он не отстраняется.

— Я не могу смотреть на фотографии, сделанные ранее, — продолжает Хейден.

— Кевин делает их все время. Он развешивает их по всему дому. Фотографии меня, него, мамы и папы на катке, на кухне, едущих по городу. Почему он это делает? Как он может вынести воспоминания о том, каково это было? — Свежие слезы текут по его лицу.

— Я просто не могу этого сделать.

— Может быть, — говорю я, — твое сердце так болело в тот день, что не хотело чувствовать снова. Вообще ничего. Иногда легче ничего не чувствовать.

Он нерешительно смеется и вытирает нос.

— Ну, я думаю, что сейчас что-то чувствую, Эл, — говорит он, — и мне это не нравится.

Я опускаю руку.

— Может, нам вернуться внутрь?

Он смотрит на каток.

— Нет, еще нет.

— Хочешь чего-нибудь горячего?

Не знаю, как он, а я здесь превращаюсь в лед.

Он кивает.

— Конечно. Я останусь здесь.

Я встаю и бегу к дому. У меня болит сердце, когда я вижу, как он сидит на снегу. Отсюда он выглядит лет на десять.

Когда я вхожу на кухню, на меня накатывает волна облегчения и тепла. Несмотря на такую грусть, это место кажется умиротворенным.

Я включаю свет и копаюсь в шкафах как можно тише. Где-то должны быть кружки и горячий шоколад. Разве это не часть канадского стартового набора вместе с кувшином кленового сиропа и клетчатым седлом для вашего белого медведя?

Когда я стою на четвереньках, копаясь в навесных тумбочках в поисках шоколадного порошка, по кухне разносится голос:

— Ищешь это?

Я оборачиваюсь, ударяясь головой о угол тумбочки.

— Ой!

— Теперь полегче! — Сильные руки хватают меня и поднимают на ноги. Я смотрю на улыбающееся лицо Кевина, обрамленное густой бородой.

Мой желудок опускается.

— Блин, я тебя разбудил? — Я потираю больную голову и избегаю зрительного контакта.

— Я не спал какое-то время. — Кевин включает чайник и стучит по маленькой баночке рядом с ним.

— Горячий шоколад здесь. Джинджер сама делает порошок.

— А, — говорю я.

Неловкая тишина заполняет комнату, пока я жду, пока закипит вода. Что здесь делает Кевин? Я все еще ношу свою большую зимнюю куртку, так что мне не нужно беспокоиться о том, что мои повязки ослабнут.

— Знаешь, — говорит Кевин, и меня наполняет волна облегчения от наступившей тишины, — я не думаю, что поблагодарил тебя за то, что ты пришел сюда.

— Поблагодарил меня? — Я фыркаю. — Вы заплатили за мой билет здесь. Это намного лучше, чем проводить Рождество в одиночестве в Чикаго.

— Т-ты хороший друг Хейдена, — говорит Кевин, и его глаза смотрят мимо меня в окно.

— И мы оба знаем, что он не самый простой человек, с которым можно познакомиться.

— Расскажи мне об этом, — хмыкаю я, но потом спохватываюсь. Я провожу взглядом Кевина туда, где в лунном свете сидит Хейден.

— Несмотря на это… он мой лучший друг.

На губах Кевина мелькает улыбка, но он ничего не говорит.

Больше тишины.

Фу, я ужасна в этом.

В воздухе раздается свисток чайника, и я прыгаю, чтобы снять его с огня.

— Ему нелегко приезжать сюда, — говорит Кевин.

— Я знаю это. Но это, — он указывает на кухню и окно, — больше, чем просто дом детства.

Тепло чайника согревает мои руки, но я не могу оторвать глаз от Кевина. Он стоит, руки на краю раковины, глядя на снег.

— Мы мечтали здесь. Каждое желание, каждая капля страсти… все это культивировалось в этом доме из-за них. Из-за наших матери и отца. А теперь я боюсь без них, — он качает головой, — Хейден слишком грустен, чтобы снова мечтать.

Я делаю неуклюжий шаг к Кевину, все еще держа в руках кипящий чайник.

— Мечты никогда не теряются. Возможно, возвращение придаст ему мужества, которое ему нужно, чтобы найти их снова.

Кевин показывает маленькую, слишком знакомую улыбку.

— Я надеюсь, что это так. Знаешь, я изо всех сил старался заполнить пустоту мамы и папы. Быть для него родителем. — Вспышка боли пробегает по его лицу. — Может быть, я забыл, как быть братом.

Я ставлю чайник и осторожно дотрагиваюсь до руки Кевина.

— Эй, Кевин, — говорю я, затем быстро кашляю и понижаю голос, — ты отлично поработал. Хейден, ну, может, он этого и не показывает, но он смотрит на тебя снизу вверх. — Румянец заливает мои щеки.

— И он просто… ну, он просто лучший парень, которого я знаю.

Кевин поднимает бровь и ухмыляется.

Я быстро прыгаю к шкафам.

— Э-э, я возьму несколько кружек для этого горячего шоколада!

— У меня есть идея. — Кевин на мгновение вылетает из комнаты, пролетая через дом со скоростью и грацией, которые могут быть только у центрового.

Когда он возвращается, он улыбается от уха до уха, как маленький ребенок. В руках он держит два облупившихся термоса тусклого цвета.

— Из твоего детства. — Я улыбаюсь.

Он наливает воду и размешивает горячий шоколадный порошок. Он протягивает мне кружку и берет два термоса.

— Я думаю, что это моя игра, Эл. Почему бы тебе не отдохнуть?

Я принимаю заказы от Кевина Тремблея. Это похоже на сбывшуюся мечту.

— Спокойной ночи, Кевин.

Я поднимаюсь по лестнице и пробираюсь в спальню. Я не могу не выглянуть наружу: Кевин подходит к Хейдену и передает ему свой термос. Он обнимает своего младшего брата.

Мне отсюда не видно, но