Шрифт:
Закладка:
Хейден наклоняется ко мне. Здесь, в этой крошечной комнате, он кажется намного меньше, чем на льду.
Легкая улыбка мелькает на его губах.
— Спасибо, что сделал это со мной, Эл, — говорит он.
— Я очень рад, что ты здесь.
— Я тоже.
Хотя все, что я делаю, — ложь, это не так. Я рада быть здесь.
Хейден
— Это определенно не то, чего я ожидал, — бормочет Эл, когда мы идем в столовую.
— А чего ты ожидал? — Спрашиваю я.
— Мясо на вертеле, жареные овощи, десерт политый кленовым сиропом.
— Жаль разочаровывать тебя. — Я подталкиваю его руку и освобождаю место вокруг огромного стола. Трудно услышать что-то из-за шума, когда моя семья смеется и делится историями. Картонные коробки с китайской едой разбросаны по всему столу.
— Я надеюсь, что все получили свою еду, потому что Эл съест все быстрее вас.
Все взрываются смехом, а щеки Эла становятся ярко-красными. Он сдувает прядь волос с лица и закатывает глаза.
— Спешите кушать! — Говорит тетя Джинджер, убирая несколько пустых коробок.
— Время запасов почти пришло!
Скудная тяжесть лежит на моей груди. Вот почему я не хотел приходить. Может быть, Кевин думал, что прохождение всего этого поможет мне обрести покой, но это не так. Это просто означает, что я должен заставить улыбнуться свое лицо и похоронить свои мысли подальше.
Эл помогает Джинджер убраться. Он весь улыбается и даже выносит из подвала гигантскую пыльную коробку с чулками, напрягаясь под ее тяжестью. На моем лице вспыхивает улыбка.
Моя семья по очереди вытаскивает свои чулки один за другим. Это новая традиция. Раньше у нас на камине висели четыре чулка, но с тех пор, как мама и папа умерли, а Джинджер, Даг и их дети переехали к нам, Рождество стало делом всей семьи. Или мне так кажется.
Эл расхохотался, и я подошел. Он держит мой чулок.
— Что? — Спрашиваю я.
— Это плед, — говорит он между смехом.
— А на нем лось!
Я вырываю его у него и пихаю ему в руку.
— Замолчи.
Его глаза весело морщатся, и я снова ловлю себя на том, что улыбаюсь.
— Подожди здесь, — говорю я.
Когда я возвращаюсь, я бросаю ему скомканный кусок ткани.
— Остался один.
Он медленно поднимает его: простой красный чулок. Его имя вышито на пушистом белом топе.
Его пальцы скользят по подкладке его имени.
— Чулок? Для меня?
Я закидываю руку за голову и отвожу взгляд.
— Да, я не хотел, чтобы ты чувствовал себя обделенным.
— У тебя есть это для меня… — шепчет Эл тихим и мягким голосом.
— Ты должен повесить его сам, бездельник, — говорю я, протягивая ему молоток.
Он жадно выхватывает его. Нанося последний удар по гвоздю, он поворачивается ко мне с сияющими глазами.
— Спасибо, Хейден.
Обычно я говорил ему, что это ничего, что это просто какой-то дурацкий чулок, и он не должен быть таким болваном. Вместо этого я говорю:
— Это меньшее, что я могу сделать.
— Внимание! — Чистый голос Элеоноры раздается по гостиной, как нож по бокалу вина. Все поворачиваются к ней. Кевин сияет в своем кресле.
— У меня есть подарок на раннее Рождество, — говорит она, — для Кевина. — Она протягивает ему небольшой завернутый подарок.
Он сужает брови и улыбается.
— Что это? — Осторожно, он стягивает оберточную бумагу.
Слезы блестят в его глазах, и он прикрывает рот рукой. В мгновение ока он вскакивает со стула и заключает Элеонору в объятия. Она тоже начинает плакать, ее улыбка освещает всю комнату.
Затем Кевин хватает подарок и показывает его всем. Небольшой белый чулок с надписью наверху: «Малыш».
— Я стану папой! — Кричит он.
Вся семья взрывается, выглядя так же, как скамейка «Соколов», когда мы забиваем гол. Они окружают Кевина и Элеонору, заключают их в объятия и кричат о шампанском.
Эл хлопает меня по плечу.
— Поздравляю, дядя Хейден!
Снаружи на моем лице играет широкая улыбка, и я чувствую, как присоединяюсь к счастью со своей семьей, иду к Кевину, обнимаю его и Элеонору, смеюсь над покупкой детских коньков.
Внутри я ничего не чувствую.
ГЛАВА 12
Элис
Твердая земля. И холодно. Очень холодно.
Черт, Канада.
Я переворачиваюсь и натягиваю одеяло на плечи. Когда я предложила взять надувной матрас, Хейден даже не сопротивлялся. Я очень сожалею об этом сейчас, полагая, что он сдулся до очень неудобной простыни. Бьюсь об заклад, он бы отдал мне эту кровать, если бы знал, что я девушка. Интересно, разделили бы мы постель, если бы он знал, что я девушка…
Я открываю глаза, чтобы не попасть туда. Я должна перестать так думать о Хейдене. Он мой друг. Мой товарищ по команде.
Я сижу и смотрю на кровать.
Хейдена нет.
Где он? Я встаю и касаюсь простыней. Они холодные. Значит, его давно нет.
Я оглядываю темную комнату, не зная, что я ожидаю найти. Отблеск красного цвета бросается в глаза за окном. Я стираю мороз и, прищурившись, вижу его, сидящего на улице в сугробе в ярко-красной шапке.
Что за сумасшедший человек, сидящий на улице на морозе в канун Рождества! Ну, по крайней мере, кровать готова… когда он вернется, он сможет спать на холодном жестком полу. Но вместо того, чтобы уютно устроиться под одеялом, я сползаю вниз, натягивая шляпы, ботинки и куртку и направляясь на улицу.
Очевидно, что-то не так. Ни один здравомыслящий человек не окажется снаружи в этой замерзшей пустоши. А если он захочет поговорить? Это пугает меня. И все же я бреду по снегу, чтобы увидеть его.
Мой желудок скручивается узлом, когда я подбираюсь достаточно близко, чтобы увидеть облака дыхания, вырывающиеся перед его лицом. Я стою позади него, боясь прорваться сквозь тишину и лунный свет. Я вижу, на что сейчас смотрит Хейден. Импровизированный каток, присыпанный тонким слоем снега.
Это похоже на то, что его отец делал каждый год? Вся его семья будет играть, а потом каждый вечер сидеть и пить горячий шоколад?
— Хейден, — шепчу я.
Он не двигается, но, потом его голова склоняется ниже.
Я становлюсь на колени рядом с ним. Слезы текут по его лицу, и он стиснул зубы.
— Это просто не справедливо.
Я не знаю, что сказать. Я никогда не была хороша в этом деле. И я определенно не могу сказать ничего, что сделало бы эту боль менее болезненной. Но я устраиваюсь на снегу рядом с ним. По крайней мере,
