Взяла она из кладовки ломоть хлеба, чуть маслом его помазала и пошла в горы. По отвесным скалам и то бегом взбиралась! Прыг-скок, гоп-топ, прыг-скок, гоп-топ! Часу не прошло, как Уршль уже в хижину на выгоне пришла. А грязи в хижине — по колено! Трава прямо на пороге растет, пол весь черный! Срезала Уршль траву, пол и стены вымыла, выскребла. Так трудилась, что про ужин и не вспомнила.

Меж тем вечер настал, а Уршль не до еды — пора коров доить. Но куда они девались?

— Коровки, коровки! — закричала она. — Я вас ищу, подоить хочу!

А коров все нет и нет. Бегает Уршль по выгону.

Шлеп! Споткнулась об камень и упала. Увидала Уршль коровьи следы, по следам отправилась и слышит вдруг — неподалеку стонет кто-то:

— Ох, горе мне, притомился я, умаялся, и некому мне помочь!

Вышел тут из лесу человечек — скрюченный весь, беззубый, тощий, горбатый. Подошел к Уршль-Доброй душе, протянул руку и говорит:

— Вот и девчоночка сюда пожаловала! Помоги мне, дай на твою руку опереться!

— Изволь! — сказала девушка и руку старичку протянула.

Повис бедняга у нее на руке и говорит:

— Идем!

Хоть он ее вел, но Уршль старика больше на себе тащила, из сил выбивалась. Вдобавок еще дождь полил, гром загремел и молнии засверкали. Уршль со стариком до нитки промокли.

— Нет ли где домика от ненастья укрыться? — спросила Уршль.

— Домик мой в горах, мы туда и поднимаемся, —  ответил старик.

— А скотину, коровок моих, не видали?

— В лесу видел.

Наконец добрались они к домику. Смотрят — дверь настежь распахнута, крыши нет. Стоят в горнице кровать под балдахином, две лавки, а дождь их так и поливает. В углу — очаг.

— Изжарь мне яичницу. Два яйца в корзинке найдешь, а с корзинкой рядом сковородка стоит. В очаге еще огонь теплится. Я же в кровать лягу, зябко мне, —  говорит старик.

Отыскала Уршль и яйца в корзинке, и сковородку, и угли в очаге, но ни кусочка жира ей нигде найти не удалось. Сняла тогда девушка масло со своего ломтя хлеба и яичницу на нем изжарила. Отнесла она ее старику с ломтем своего хлеба в придачу. Поел старичок, а девушке ни яичницы, ни крошки хлеба не досталось.

Погода, меж тем, все хуже и хуже становилась. Гром гремел так, что жутко было!

— Поди сюда! — позвал Уршль старичок. — Боязно мне чего-то.

— Не бойся, — утешала его Уршль и гладила старичка по седой голове.

Вдруг молния как сверкнет, гром как ударит! Упала Уршль без памяти на пол. А когда очнулась, видит — лежит она на золотой кровати, шелковым одеялом прикрыта. А горница до того красивая, что таких Уршль и не видела. Оглядывается она по сторонам, стены да потолок рассматривает, и вдруг девушка в белом переднике входит.

— Не желает ли ваша милость искупаться? — спрашивает она.

Смотрит Уршль: может, кроме нее, еще кто в горнице есть?

Но никого там не было. Три раза повторила девушка свой вопрос, и поняла Уршль, что это к ней служанка обращается.

— Да нет, — ответила она, — сейчас схожу в ручье искупаюсь.

— Что вы, что вы, — испугалась девушка, — пожалуйте сюда!

Вымылась Уршль в беломраморной ванне и еще краше стала.

Повела ее служанка в красивый зал, где на столе золотые тарелки стояли, золотые ложки лежали. Села Уршль в кресло, красным бархатом обитое. Отворились тут двери — и вошли в зал разные дамы и господа. А впереди всех молодой, статный принц идет. Показалось девушке, будто он на вчерашнего старичка похож.

— Послушай, Уршль, что я тебе расскажу, — молвил принц. — Разгневался на меня некогда злой волшебник, замок мой в лачугу превратил, меня — в хворого старика, придворных моих — в стадо коров. И попало это стадо к твоему отцу. Бродил я по горам, места себе не находил, а придворные все с горного выгона бегали, меня искали. Спасти нас могла только доброта человеческая. Ты всех нас от колдовских чар избавила, заклятье добротой своей сняла. Ты меня вела, когда я устал. Ты меня накормила, когда я был голоден. Ты мне помогла, когда я испугался. Правду говорят: не ищи красоты, ищи доброты. А ты к тому же и собой хороша.

Подошел он поближе к девушке и спрашивает:

— Скажи, Уршль, хочешь стать моей женой и королевой?

— Да, очень хочу! — простодушно ответила Уршль и тоже спрашивает: — А где мои сестры?

Отвечает ей принц:

— Они отцовское стадо пасут, которое я твоему батюшке вместо заколдованного отвести велел. Авось труд с Катль-Гордячки спесь собьет, а у Гретль-Лентяйки сонливости поубавит. Пусть коров караулят, это им на пользу пойдет. Когда же сестры твои исправятся, выдадим их замуж за хороших людей.

Сыграли Уршль с принцем свадьбу. И хоть про Катль с Гретль ничего более неизвестно, зато Уршль с принцем жили долго и счастливо.

Откуда в Альпах эдельвейсы пошли

Матушка ее умерла, а отца она даже не помнила. Пришлось девочке в люди пойти. Хозяева ее, богатые крестьяне, так Марию тиранили, так ею помыкали! Трудилась она на них от зари до зари.

Только и слышно было в усадьбе с утра до вечера:

— Ах ты, бездельница! Ах лентяйка!

Ни одного доброго слова девочка не слышала, лишь побои на ее долю доставались.

Молчала Мария, терпела, слезами обливалась и втихомолку думала: «Где моя матушка? Только бы дорогу к ней отыскать».

Однажды не вынесла девочка брани и побоев, да и убежала в слезах из дому в горы. На дворе стояла лютая зима, и брела Мария по колени в снегу. А ветер, будто филин, ухал:

— Ух, ух, ух!

Уже смеркалось, на небе большая яркая звезда зажглась. Девочка совсем с ног сбилась и с трудом ковыляла по белому, скрипучему снегу. Проголодалась она, устала, замерзла. И вдруг видит: стоят неподалеку две высоких ели. Насилу добрела до них Мария и рухнула в снег.

— Сейчас придет матушка, меня к себе заберет, — тихо прошептала она.

Стало ей тепло, уютно, и она задремала.

Сказывают, прилетели