Шрифт:
Закладка:
Что было дальше, доктор почти не помнил. Жена кричала ему что-то, но он уже не слышал ее, потому что принял двойную дозу снотворного и через минуту крепко спал.
В последующие дни доктор был очень занят: раненые все прибывали и прибывали. Бургомистр Сантоди-Чукаш организовал еще несколько новых больниц, реквизировав у населения соломенные матрацы и постельное белье.
Целые дни напролет доктор Радаи пропадал на работе, а порой случалось так, что он оставался ночевать в подвале городского магистрата. Что делалось дома, он не знал. Да, казалось, его это уже мало интересовало.
И в то же время он очень сильно переживал. Стоило ему представить жену в объятиях похожего на паука капитана Векселя, а то, быть может, уже и Боша, как он начинал сходить с ума. Ведь как-никак это была его жена.
Радаи всегда презирал чувство ревности, считая, что культурный человек не должен быть ревнивым, ведь он не какое-нибудь дикое животное. Он всегда старался жить честно, открыто. И только теперь понял, что вся его жизнь была полна компромиссов. Он не смог дать счастья ни самому себе, ни жене, ни родному сыну.
Радаи чувствовал свою беспомощность. Выяснилось, что капитан Вексель был знаком с бургомистром Сантоди-Чукашем. Они были с ним даже на «ты». Поэтому руками бургомистра капитан мог убирать его из собственного дома тогда, когда требовалось. «Этот остолоп каждый день оскорбляет свою жену…» — эти слова не выходили из головы доктора Радаи.
Он сам предоставил жене возможность поступать так, как она хотела. С каждым днем они все больше и больше отдалялись друг от друга…
И все же это была его жена, которая родила ему сына, которая отдала ему свои молодые годы, свою красоту… Уж слишком сильно вошла она в его жизнь…
В подвале своего дома Радаи чувствовал себя так же, как и раньше. Казалось, ничего особенного не произошло. Капитан Вексель при встрече по-дружески здоровался с доктором. Радаи чувствовал, что жена стала ненавидеть его еще сильнее, как это умеют делать женщины, которые всю свою вину перекладывают на мужа.
Доктор Гадай превратился в злого, мрачного человека.
Однажды вечером, когда он возвращался домой, неожиданно из темноты перед ним выросла Магда Ач.
Радаи понял, что девушка специально поджидала его.
— Ну что у вас, барышня?.. Появился новый больной?
— Нет, господин доктор, я хотела поговорить с вами совсем о другом…
— Говорите, но только побыстрее, у меня нет времени…
Девушка заколебалась.
— Прошу меня извинить, господин доктор… я хотела вам сказать… но в двух словах не объяснишь… Не проводите ли вы меня до угла?..
Доктор Радаи чуть было не крикнул: «Нет. Оставьте меня наконец в покое. У меня нет времени…» Однако он преодолел нахлынувшую на него злость и молча пошел за девушкой.
Магда растерялась. Ведь не кто-нибудь, а она посоветовала обратиться за помощью к доктору Радаи. Она внутренне чувствовала, что на него вполне можно положиться, и вот теперь услышала: «Ну что у вас, барышня?.. Говорите, но только побыстрее, у меня нет времени». Эти слова можно понять только так: у доктора для нее нет времени. Но уж раз она взялась за дело, нужно довести его до конца.
— Я очень коротко… Помните, господин доктор, парня, которого вы…
— Конечно помню, — не дал ей договорить Радаи.
— Он умер сегодня на рассвете. Пришел в сознание, сильно страдал.
— Понимаю, но у меня была только одна ампула морфия…
— Так вот перед смертью Шаньо Кертес просил нас… чтобы мы вырвали из гетто его младшего брата. Ему недавно исполнилось десять лет. В гетто он попал вместе с матерью. Шаньо очень любил Золи — так зовут его братишку, — и мы обещали ему…
— Что вы, как черкесы выкрадете мальчика из гетто?
— Нет, но…
Доктор остановился. Нервы у него были напряжены до предела, но усилием воли он взял себя в руки.
— И вы решили, что я пойду в гетто и на руках вынесу оттуда ребенка с желтой шестиконечной звездой на груди?.. Да вы в своем уме?! Вы что, не читаете приказов, которые расклеены на каждом столбе? В них, по-моему, ясно написано, что каждый, кто окажет евреям хоть какую-нибудь помощь, будет…
— Я вам пока ничего такого не говорила, доктор, — перебила Радаи Магда.
— Ну так говорите, говорите…
— Мы думали, что вы, как главный врач, имеете право войти в гетто. Ну, к примеру, для проверки, нет ли там признаков заболевания тифом. При желании причину всегда можно найти… Это гетто, оно небольшое, находится на улице Мункачи. В нем всего несколько домов, они огорожены, а у ворот стоят часовые. Но сзади через забор можно перелезть… Нужно только предупредить тетушку Кертес, чтобы вечером, когда вы с ней поговорите, она спорола с одежды мальчика желтую звезду и сказала Золи, чтобы он перелез через забор. А мы будем ждать его по эту сторону забора. Потом спрячем в надежном месте.
— А если мальчишку схватят, и он не успеет попасть к вам?.. Или его схватят там, где вы его спрячете?..
— На тетушку Кертес можно положиться. Ради сына мать готова пойти на все.
— Я все это прекрасно понимаю, но мое появление в гетто покажется более чем странным.
Оба замолчали. Первой нарушила молчание Магда:
— Значит…
— Это равносильно самоубийству. У меня жена, сын… На постое у меня немецкий офицер. Может быть, за мной следят. Вы сами сделаете лучше…
— Я вас понимаю, господин доктор… Вы только не обижайтесь… Всего вам хорошего, господин доктор.
— Вам тоже…
Через минуту девушка скрылась в темноте. Радаи все еще стоял на прежнем месте, глядя прямо перед собой.
«…Безумцы. Это уже чересчур… Так злоупотреблять моим доверием… Глупцы! Им, видите ли, захотелось исполнить последнюю волю умирающего… А мне Сантоди-Чукаш рассказывал, как кто-то из христиан проник в гетто, принес кое-что из продуктов. Нилашисты сразу же схватили безумца, нашили ему желтую звезду и оставили в гетто.
Так рисковать жизнью из-за какого-то мальчишки… А что эта гитлеровская орда делает с венграми и здесь, и на фронте? А мясорубка в Нови Саде? Шофер Сантоди-Чукаша был там, рассказывал такие ужасы… Кто спасет наш народ? И Будапешт — жемчужину Дуная…»
Нет, рисковать из-за какого-то мальчишки он не будет. И так отдал последнюю ампулу морфия, которую берег для себя… Да и вообще, хватит с него всего этого… Надоело…
И все же случилось так, что все последующие дни мысль о мальчике из гетто не
