Нелирическое отступление № 3

Начнем с начала. А именно с того момента, когда человек только рождается на свет.

Вот что пишет исследователь о том, как во времена жизни нашего героя (впрочем, и до и после) относились к младенцам: «…На основании тех же самых критериев, которые исключали из человеческого рода дикарей, из него последовательно исключались и человеческие детеныши. Ведь подобно дикарям, младенцы не умели рассуждать, говорить, вертикально стоять и ходить. <…> Человек, наделенный логическим мышлением, исходя из очевидных фактов, должен был заключить, что его потомство рождается в состоянии, лишь приближающемся к уровню человека. Ребенок, по мнению Томаса Хукера, жил жизнью животного»[46].

Помните, что писал Песталоцци, когда родился его сын? Не позабыли эти нервно-восторженные вскрики, этот невероятно страстный разговор с Богом об ответственности за только что появившуюся жизнь?

Такое отношение, надеюсь, близкое и понятное нам, — в конце XVIII века вполне можно считать уникальным.

В те годы люди относились к малышу, как к существу, больше похожему на животное, которому еще только предстоит стать человеком. Сегодня мы с ужасом читаем, что в XVIII веке у некой, условно говоря, госпожи Х из четырех родившихся детей — двое умерли. Разумеется, всякая смерть ужасна. Но госпожа Х была убеждена: те двое, что выжили и выросли — люди. А умерли некие существа, которым еще только предстояло воплотиться в людей. Не воплотились. Жалко, разумеется, все равно. Но меньше и по-другому.

Младенец — не человек. С такого отношения начиналось общение родителей и детей. И входило в привычку на многие годы.

Только в середине XIX века перестали использовать алкоголь и слабые наркотики для того, чтобы ребенок быстрее засыпал и не мешал своими криками родителям. Это явление распространилось до такой степени, что на улицы выходили демонстранты с требованиями: «Прекратить давать младенцам алкоголь!»; «Запретить продавать в аптеках детское снотворное, в состав которого входили легкие наркотики!»

Производство игрушек для детей было налажено лишь в XIX веке, а так — играли, чем придется. Первый завод по производству елочных игрушек открылся только во второй половине XIX века — в 1867 году.

Согласитесь, эти факты тоже, в немалой степени, характеризуют пренебрежительное отношение общества к ребенку.

Великий педагог Мария Монтессори пишет о приходе ребенка в этот мир, используя евангельскую цитату о явлении Иисуса Христа: «Он пришел к своим, и свои Его не приняли» (Ин. 1:11)[47].

Если сравнение может быть великим, то сравнение Монтессори именно таково. Ребенок приходит в этот мир, приходит к своим, а свои его не принимают. Сравнение — на века!

Не принимать тоже можно по-разному. Можно, как в наше время, начинать его изо всех сил воспитывать, игнорируя его Божественное (Природное) начало. А можно, как в веке XVIII, начинать его угнетать, заставляя бесконечно работать. Относиться к нему хуже, чем как к рабу — как к собственности.

В те годы дети начинали работать — внимание! — с пяти-шести лет, трудились по 14–18 часов, выполняя те обязанности, которые были им по силам. Речь идет не о помощи по дому, но о работе в полях, на фабриках и заводах.

Лишь к концу жизни Песталоцци был издан закон об охране детского труда. Это был очень прогрессивный закон! К работе не допускали детей младше девяти (!!!) лет, и рабочий день ограничивался… восемью часами?.. как бы не так! Девятилетние дети имели право законно работать 12–14 часов!

Одна маленькая, но деталь, характеризующая отношение к детям: на фабричные окна цехов, где дети стояли у станка, вешали шторы, чтобы ребенок не отвлекался на вид из окна. По 12–14 часов ребенок работал в душном, плохо освещенном помещении…

Как известно, первым привлек внимание к несправедливости детского труда знаменитый реформатор Роберт Оуэн. Знаете, когда это случилось? Лишь в начале XIX века!

Та же Монтессори заметила: «…не совсем правильно называть отца и мать творцами ребенка. Лучше бы сказать так: строителем человека является ребенок. Ребенок — отец человека»[48].

Не правда ли, потрясающая и навсегда актуальная мысль?

Монтессори уважала детей, видела в них людей, которые многому могли научить взрослых. В этом, как и во многих других смыслах она продолжала то, что делал Песталоцци.

Но если бы вы процитировали эти слова Монтессори в любой швейцарской семье того времени, вас подняли бы на смех. Ребенок — не человек. Сначала — совсем не человек, с возрастом — не совсем человек. Чему он может научить? Как он может повлиять на взрослых?

Его самого надо учить и воспитывать. И единственный помощник в этом — страх.

«Педагогическое действие страха очень сомнительно, — замечает наш великий соотечественник, последователь Песталоцци Константин Ушинский. — Если и можно им пользоваться, то очень осторожно, всегда имея в виду, что смелость есть жизненная энергия души»[49]. Песталоцци специально следил за тем, чтобы в его школах не поселился страх. Швейцарский гений был убежден, что страх выхолащивает личность. Если ребенок живет под действием страха, понять его природу невозможно.

Однако именно на страхе строилась и жизнь многих швейцарских семей, и всех швейцарских школ.

О том, как работала, условно говоря, система образования в те годы, — мы уже говорили, не станем повторяться.

Лишь напомним об этом ужасе, обратившись к словам нашего героя: «Друг! Скажи мне, может ли удар меча, падающего на шею преступника и лишающего его жизни, произвести на его тело большее действие, чем то, которое производит на душу ребенка переход от продолжительного, прекрасного руководства природы к жалкому ходу дела в школе?»[50]

Заметим, что в этой самой обстановке, при таком отношении к детям, наш герой жаждал строить не просто школу, но школу — народную, для обучения простых людей. Он исходил из того, что «бедность или богатство не могут и не должны оказывать существенного влияния на образование человека»[51].

По сути, Песталоцци говорил о праве на образование, которым должен обладать любой человек вне зависимости от достатка.

Через 15 лет Великая французская революция провозгласит всеобщее право на образование. Однако этот призыв будет принят отнюдь не всеми даже через десятилетия после победы над французской монархией.

Знаете ли вы, например, что в далекой России противником образования народа, врагом создания народных школ выступал не кто иной, как знаменитый собиратель фольклора Владимир Иванович Даль. Довольно жестко он утверждал, что грамотность только испортит простого человека.

С ним спорил Константин Ушинский, из слов которого, кстати, отчетливо проглядывает и позиция самого Даля: «Правдивые факты, приводимые г. Далем, свидетельствующие о том, как быстро и в каком множестве портятся