Осматривала зал и понимала, что это не просто празднование дня рождения. Даже не прием. Бал. Примерно так же, должно быть, ломился стол от яств на свадьбе принца Гарри и Меган Маркл.

Невероятной величины зал, с белоснежными стенами и полом, и огромной золотой люстрой, что своим блеском вот-вот доведет до слепоты.

Собирающиеся гости, ограбившие лучшие цветочные дома Чернигова соревнуются в красоте туалетов, белизны виниров, дороговизны украшений. Я в своём красивом, купленном за кучу отцовских денег платье чувствую себя некомфортно, но окружению соответствую. Официанты, проплывающие мимо, предлагают напитки и закуски на любой манер. «Доброго Вам вечера!» — почтенно желают со сдержанной улыбкой. «Гребаная богатая выскочка» — думают в этот момент. И только дама, играющая на арфе произведение Баха в левой части зала мечтательна и спокойна. Ей нравится то, что она делает: наслаждается своей игрой, но наблюдать за ней я смогу недолго, лишь пока собираются гости, позже их внимание захватит оркестр.

— О Боже, Таисия, как же давно я тебя не видела! — с бокалом шампанского ко мне подходит красивая статная блондинка.

— Доброго вечера! Да, меня не было в городе. Отец принял решение разрешить мне учебу в Киеве, — я не помню эту девушку, но раз уж она здесь, вероятно, важная особа, либо же жена важной особы.

— Удивительно, что Леонид Михайлович тебе позволил. Между нами, — она склоняется ближе ко мне, — на меня он всегда производил впечатление строгого, но крайне справедливого человека! Но кому как не нам, дочерям, вить из отцов веревки! — смеется, я поддерживаю, киваю.

Вот за этим я здесь. Сохранение имиджа: счастливый отец, справедливый мужчина, твердый руководитель.

— Вот ты где, милая? — к нам подходят двое мужчин. Отец в сопровождении Эдуарда Станиславовича, который обращается к блондинке.

И меня озаряет! Ну конечно! Это же Милена! Училась в Англии, но на каникулы приезжала домой. Иногда они с её отцом приезжали в наш дом. Мы с ней играли, пока родители говорили о работе. Временами мне казалось, что она не со мной говорить хочет, а с мамой. Они могли часами просто болтать, а в один такой приезд Милена попросила мать заплести ей косу. Я заревновала, захныкала, на что девчушка спокойно сказала: «ну поделись своей мамой на немножко, она же от этого не перестанет быть твоей, а я повспоминаю». И как я могла ее забыть?

— Моя Таисия — отличница! Учится несмотря на огромный мегаполис, а могла бы вон, как многие, загулять!

— Да с тобой, Леонид Михайлович, загуляешь! Гляди! —смеется Эдуард, отец хмурится.

— Строгость она нужна. Во вседозволенности одно отребье вырастает, законов не знающее.

— Тут ты прав, тут ты прав… — вздыхает Эдуард, а мы с Миленой чинно улыбаемся и крутим головами, как цыплята. Уйти нельзя, но очень хочется, — я со своей белочкой намучился, — целует дочь в висок, — но по-другому не мог. Вся в мать...

Милена грустнеет, я тоже. Невозмутим только мой отец, но разговор прерывается первыми звуками оркестра, и мы идем рассаживаться.

Началось.

Стол огромной буквой «Г», во главе стола отец. По его левую руку сижу я, рядом со мной Илья, напротив — мама. На праздновании, приуроченному к получению нового звания отцовского коллеги, куда нас в том году пригласили всей семьей, рассадка была современной. Мы делили круглый столик на шесть персон с еще одной семьей, но отцу такое новшество пришлось не по вкусу. С добрую неделю после торжества он не переставал причитать. То не во всех разговорах смог принять участие, то посадили его за один из дальних столов.

Но в действительности тот прием мало чем отличался от сегодняшнего. Все действия словно система. Когда говорят очередной тост, мы откладываем приборы и берем бокалы. Я пью сок, несмотря на свои двадцать. Когда звучит шутка, мы смеемся, шуткой принято называть все, после чего звучит раскатистое «ха-ха», даже если кому-то неприятно. Чувство такта за столом свое.

Так проходит добрая половина вечера.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍