Шрифт:
Закладка:
Не помню какие последствия были у моих коленей после гречки, но помню, что спустя несколько дней в дом пришли люди, которые устроили ремонт по очереди в каждой комнате, включая мою и отцовский кабинет. Я тогда так радовалась новым обоям, хвасталась, улыбалась. Только потом поняла почему я больше не слышала маму: звукоизоляция.
— В каких облаках ты снова витаешь, Таисия? — строго спрашивает мать, вырывая из воспоминаний. Она права, в последнее время я часто стала анализировать свою жизнь. Ничего не могу поделать. После Марка и солнечной Арины я отчетливо вижу гигантские руины в отведенном для семьи месте моей души.
— Да так, устала немного после пар и домашки, — отвечаю уклончиво, но натыкаюсь на айсберг. Чувствую себя Титаником, который вот-вот расколется пополам.
— Устала? Я думала, отец дал тебе всё для твоего комфорта, — щурит глаза, и сейчас я замечаю четко выраженные морщины, — Ты должна учиться хорошо, чтобы папа тобой гордился! Мы слишком много в тебя вложили, у тебя нет права подвести нас.
— Я много времени уделяю занятиям, успеваемость на хорошем уровне, я обхожу одногруппников по оценкам…, — пытаюсь убедить её, но тщетно.
— Меня не интересуют все, только ты. Потому что никакой другой дочери у отца нет и вкладывает он в тебя, а не в них!
— Я просто хочу сказать…
— Если у всех будут тройки, твоей четверки недостаточно. Запомни, твоя успеваемость должна быть отличной! Папа звонил в университет и замолвил словечко, чтобы не просто никаких поблажек не было, а гоняли тебя сильнее остальных, так что будь готова. Отец имеет очень хорошие связи, его знает не только декан, но и ректор, так что все прекрасно понимают, чью фамилию ты носишь, не опозорь его, поняла?
— Поняла, — выдыхаю, чувствуя себя виноватой за отвлекающие от учебы мысли. Я по-новому ощущаю груз ответственности, хоть изо всех сил пытаюсь избавится от него. Хочется верить, что мама убеждает меня учиться, чтобы отец не вернул меня в Чернигов, только мечты разбиваются о следующее предложение:
— Папа хочет, чтобы ты доучилась в Киеве этот курс, а после снова перевелась в местный вуз. Илья решил вернуться.
— Что? Но почему? Я думала… думала, что закончу университет здесь! — на эмоциях повышаю голос.
—Во-первых, сбавь тон, а во-вторых, ты сошла с ума, Таисия? Отец и так дал тебе намного больше свободы. И лишь потому, что вам с женихом неплохо побыть вместе в самостоятельности. Если бы не это тебя никто никуда бы не отпустил! И конечно, ты вернешься. Где это видано, чтобы жена была вдали от мужа? — укоризненно качает головой женщина, которая меня родила. Потому что в єтот момент сложно даже в мыслях назвать мамой человека, которому настолько безразлична моя судьба. И я знаю, что это злость, но сейчас…
Сейчас отчаянье и ярость овивают меня своими щупальцами и приходится опереться локтями на стол, и поймать свою ставшую в момент тяжелой голову. Все мои планы, все мечты рушатся, словно карточный домик. Мне невероятно сильно хочется верить в чудеса, быть героиней одной из любимых диснеевских сказок, чтобы и у меня был хэппи энд, но видимо, я слишком много их пересмотрела в детстве. Моя реальность, она другая, возможно, пора просто её принять?
Я сажусь в машину, которую прислал за мной отец. Невиданная щедрость, неслыханная любовь отца к дочери. На деле: контроль. Как в сопровождении стражи вели на эшафот Анну Болейн, так везут сейчас меня. Утрирую? Возможно. Но я отправляюсь туда, где каждая деталь интерьера сопровождается болью.
Наверное, я должна радоваться хотя бы тому, что ненужно трястись в душном вагоне поезда вместе со всеми. Можно расслабиться и почитать книгу, забыться музыкой в наушниках или отвлечься фильмом, но нет. Машина останавливается, дверь распахивается и ко мне садится приверженец издевок, а когда-то мой друг.
— Здрасьте- здрасьте! Что, даже не поцелуешь? — слышу в свой адрес и едва сдерживаюсь, чтобы не закатить глаза.
Я поворачиваюсь, киваю в знак приветствия. Думала, настроилась на поездку в его присутствии. Ан-нет. Видимо, на такую подготовку времени мало всегда.
— Что-то больно уж самостоятельной ты стала после своей Австрии. Много на себя берешь. Угомонись сама или я помогу тебе.
— Хватит так говорить со мной…
— Слушай сюда, — он хватает меня за запястье, кладет большой палец на внутреннюю сторону, остальными держит. Давит, больно. Я кошусь на водителя: Виктор останавливается на светофоре, все его внимание приковано к дороге. Ему нет никакого дела до того, что происходит на заднем сидении автомобиля, нет дела до меня. Наверное, для него это выглядит так, словно богатенькие детки развлекаются.
Мы восхищаемся поверхностью красивого озера, любуемся на глянец воды, на прекрасное отражение луны, которым это озеро делится с остальными. Мы считаем озеро восхитительным, смотрим, наслаждаемся, хотим им стать, получить такое же спокойствие, данное природой, и никому не приходит в голову опустить туда руку поглубже и достать тонны мусора. Зачем думать о мусоре, когда можно любоваться поверхностью? Она ведь так прекрасна.
Моя жизнь — глянцевое озеро.
— Я сказал тебе угомониться, и ты это сделаешь.
— Мне больно, — говорю спокойно, прямо глядя Илье в глаза. Он ждет. — Я поняла тебя, услышала. Прекрати.
— Не играй в игры, Тайка. Это чревато, — отпускает. Перехватываю запястье пальцами другой руки и массирую саднящее место. Будет синяк, но я взяла с собой подаренную когда-то Дашей тоналку — дальновидность.
