Утром я пытался понять, что изменилось в окружающем мире. Что-то точно произошло. Я чувствовал изменения, и чувствовал остро.

Вскоре мое сознание начало различать дробный звук капель, бивших в карниз за окном, и я вспомнил сон, виденный ночью. Ночью мне явился Андрей, мой школьный товарищ, который умер четыре года назад. В моем сне Андрей был живой, и мы разговаривали. Не знаю, почему так происходит, но всегда, когда ко мне во сне приходит покойник, погода наутро меняется. И в этот раз произошло точно так же…

Я побыл в постели еще минут пять, вспоминая детали ночных видений и думая об Андрее. Затем заставил себя подняться, подошел к окну и открыл жалюзи. В комнату сразу же вполз мутный пасмурный свет. На улице сыпал дождь, а над городом взбухло грязное рыхлое небо. Все вокруг изменило окраску и настроение. «На несколько дней, это точно», — подумал я, глянув в хмурую высь с рваными сине-серыми тучами.

Постепенно я возвращался в реальность. Когда сознание окончательно прояснилось, я внезапно почувствовал, что в квартире есть кто-то еще. Это ощущение почти живым существом подкралось ко мне и коснулось спины ледяными ладонями. Каждой клеточкой я отчетливо услышал это касание и вслед за этим сразу же различил легкий запах табачного дыма, присутствие которого в спальне было едва уловимым. Я быстро надернул джинсы и спешно, попадая на ходу колышком пряжки в дырочку на ремне, голый по пояс, направился в зал, думая захватить там проказницу-горничную.

К моему удивлению, это была не она.

В зале я обнаружил мужчину. Он сидел в дальнем кресле и, заслонившись от меня полосой, читал развернутую газету. Возле стены чуть слышно бубнил телевизор. На столе, в пирамидке, курилась начатая «Житан» — рядом лежала целая пачка этих «цыганок». Тут же поблескивала полированной крышкой золоченая зажигалка с ребристым цилиндриком на боку. Я замер на входе в гостиную, и с минуту безмолвно изучал незнакомца. Потом мужчина сложил страницы газеты, взял сигарету, и в этот момент я узнал в нем Прокофьева.

Вадим заметил меня, медленно затянулся и с прежним бесстрастным лицом, с каким только что читал газету, произнес:

— А… встал… Привет. Не хотел тебя будить. Вот сидел, дожидался, когда ты проснешься.

— Здравствуй… — растерянно выдавил я.

Я замешкался, не зная, как себя повести, затем подошел и протянул для приветствия руку. Но особой душевной взволнованности, какую думал найти в лице вузовского приятеля, я не заметил. До этой минуты я представлял нашу встречу как-то иначе, совсем по-другому. Разумеется, без цветов и горячих объятий, без больших сантиментов и высоких напыщенных слов. Но все равно более радостной, искренней, что ли.

Я пожал Прокофьеву руку, обогнул диван и опустился в свободное кресло. Стал шарить глазами в поисках сигарет. Моя зажигалка лежала на месте, рядом с перевернутой пирамидкой, а пачки нигде поблизости не было. Вот так, никакого товарищества и никаких теплых, сердечных слов. Прошло всего десять лет, а многие из моих прежних приятелей теперь посторонние люди. Между нами пролегла гигантская пропасть протяженностью в несколько лет. Что поделать, рассуждал про себя я, он — Большой Босс, а я — «временно ничем не занят». Я внутренне усмехнулся и, наконец, отыскал свои сигареты. Они лежали на кухонной стойке.

— Кури, — Прокофьев перехватил мой ищущий взгляд и, в первый раз действительно по-дружески улыбнувшись, толкнул через стол широкую пачку «Житан».

Я поймал ее и закурил.

— Неплохо, — произнес я, пробуя вкус сигареты.

— Еще бы. Это не та дрянь, что возят сельским жителям из Москвы. Мои — настоящие.

Я не ответил. Вадим выжидательно смотрел на меня, с большим интересом, так, будто видел впервые.

— Ты давно здесь? — прервал я неудобную паузу и провел по лицу ладонью. — Я не слышал, как ты вошел.

— Конечно, не слышал, ты спал как сурок, — Прокофьев небрежно кинул на стол газету. Смотрелся он, как обычно, на высший бал. Выбрит до лоска, свежий и неизменно уверенный. Серая рубаха с длинными рукавами и легкие темные брюки сидели на нем отлично. Все дорогое, все под стать непогоде. — Я приехал минут сорок назад.

Он несколько располнел, стал рыхловат, на коротко стриженой голове появились залысины.

— Сколько теперь времени? — спросил я.

— Начало одиннадцатого, — Вадим взглянул на свои массивные ручные часы.

Я не знал, что еще сказать, поднялся и с сигаретой в руке направился в спальню. Там я извлек со дна сумки картонную папку, вынул пакет и вернулся в гостиную.

— Вот, — я положил пакет перед Прокофьевым и сел на прежнее место, — твои документы.

— Хорошая татуировка, — заметил он уже более теплым тоном. Он не обратил внимания на пакет, словно того и не было, ну или сделал вид, будто не обратил. — Стильная и выполнена искусно.

— Спасибо, — сдержанно поблагодарил я его, все еще не в силах понять, кто же я для Прокофьева: гость, бывший соученик, с кем он в течение пяти лет посещал альма-матер, или всего-навсего порученец.

— Голубой дракон у китайцев олицетворяет высшую духовную силу. Божественную, сверхъестественную мудрость. Он — Олень Небесный, Солнце и Свет, Сила божественная и бесконечная.

— Ты увлекаешься китайской мифологией?! — признаться, я был удивлен тем обстоятельством, что Прокофьев имеет представление о символическом значении зверя. Лично для меня все драконы, за исключением того, что стал теперь частью меня, выглядели на «одно лицо» и были всего лишь древними сказками. Слова же Вадима звучали значительно. Оказывается, в моем драконе заложено так много смысла. Я с любопытством посмотрел на своего однокашника и подумал, что на самом деле мало что знаю о нем.

— Нет, — Прокофьев отрицательно качнул головой, — не увлекаюсь. Просто мне кое-что известно о китайцах и об их культуре. Как-никак великая нация, с очень древними и мудрыми традициями. К тому же, я с ними имею кое-какие дела.

Прокофьев протянул руку и чуть тронул кончиками пальцев конверт. Я ожидал, что он откроет его, или хотя бы проверит на цельность, но в следующую секунду он опять отвалился на спинку кресла и скрестил руки.

— Ну, как ты здесь? Не скучал? Чем занимался? Давай рассказывай. Прости, что пришлось долго ждать моего возвращения. Важные обстоятельства вынудили меня уехать из города на несколько дней, — он дотянулся до сигарет, снял крышечку с зажигалки и, ловко крутнув пальцем ребристый цилиндрик, поджег очередную «Житан».

— Ничем примечательным. Болтался по городу, смотрел дома фильмы и пил вино из ваших запасов. Еще один очень странный музей посетил… — я замолчал, потом указал глазами на документы. — Я полагал, они тебе срочно нужны.

— Да, конечно… Спасибо тебе… Конечно,