Шрифт:
Закладка:
Значит, он все-таки все понимает. Так же, как и то, что как только он завернет за угол, они на него нападут. Мальчик большим пальцем проводит по острой игле циркуля.
Первым выходит Спичка. Этот всегда первый. Он выкрикивает что-то про сраного педика, а Рикард смеется и ждет, когда мальчик бросится бежать. Потому что он всегда так делает — Рикард обычно быстро его ловит, ведь он несется как пуля. Но сегодня мальчик не пускается наутек.
— Вы — сраные дети алкоголиков, — отвечает мальчик, твердо упираясь ногами в гравий. Спичка вспыхивает от гнева. Мальчик поднимает руку и ждет. Ждет, пока Спичка его повалит. И делает это. Прицелившись, со всей силы втыкает ему иглу циркуля в глаз.
Эту сцену из жизни обычно вспоминал Бредо Хольм, когда его спрашивали, почему он решил работать в тюрьме. Как он может спокойно находиться в каменных стенах среди чокнутых, наркоманов, педофилов и убийц. Не моргнув глазом, он всегда отвечал одно и то же.
— Я делаю это, потому что в этом есть смысл. Нельзя делать все, что хочется. Скверные поступки приводят к скверным последствиям. Тюрьма — это барьер между цивилизацией и анархией.
Кебаб, который он купил перед дежурством, уже остыл, но Хольму так даже нравилось. Он любил вывалить на тонкую салфетку на тарелку с печатью «Тюрьма Осло» всю начинку и перемешать ее одноразовой вилкой, после чего поставить в микроволновку. Обычно он выставлял самую высокую мощность на две минуты, но сегодня решил поставить на среднюю и на четыре. Этого должно хватить. Гул микроволновки заглушал шум в коридоре. Хольм не оборачивался посмотреть, что там происходит у заключенных, сосредоточившись на монотонном вращении тарелки. Соус запузырился и вытек, и Хольм почувствовал запах баранины в специях, распространившийся с паром от тарелки. Может, четыре минуты — это многовато? Но он все равно решил ждать. Когда раздался сигнал, он нажал на ручку дверцы, и она открылась. Пусть остывает, а он пока посмотрит, что происходит вокруг.
Кухонный уголок находился прямо около большого окна в конце коридора отделения «B-3», главного отделения тюрьмы. Перед окном стоял секционный диван. На нем никто не сидел, и телевизор был выключен. Хольм заглянул в курительную комнату, там был один Ларс. Бредо не знал ни одного заключенного, сидевшего в тюрьме дольше Ларса.
— Вечереет уже. Остальные парни легли спать. Кроме новенького. Кажется, у него какие-то проблемы, — сказал Ларс, прикурив трубку.
Бредо Хольм выглянул в коридор. С обеих его сторон под сводчатым потолком располагалось по десять камер. В одном из дверных проемов торчали ноги. По полу растекалась кровь.
— Да, и правда, — ответил Хольм. — Кажется, он упал и ударился головой.
Он нажал кнопку сигнализации на ремне.
Двадцать минут спустя в камеру вбежали одетые в желтые костюмы врачи скорой помощи. До их приезда Бредо с коллегами перевязали рану заключенного и подложили под голову опору, но ничего больше они сделать не могли. Один из врачей спросил, как зовут пострадавшего.
— Франке Нуре, — ответил Бредо. — Полицейский. Он на предварительном, но руководство тюрьмы посчитало, что ему будет безопаснее тут, со старичками.
— Полицейский?
Охранник пожал плечами.
— В вынужденном отпуске.
— А вас как зовут? Мне нужно ваше имя для отчета, — сказал парень из скорой, когда Франке погрузили на носилки. Дыхание у него было свистящим, почти неслышным.
— Бредо Хольм. Но все зовут меня Спичка.
Погладив свой шрам около глаза, он вспомнил мальчика, который напал на него много лет назад. Спустя какое-то время этого мальчика нашли утонувшим в навозной яме в сарае.
Нельзя делать все, что хочется, подумал Бредо. Даже полицейским.
Он пошел мыть руки. Нельзя же есть с кровью на руках.
— Вы когда-нибудь слышали о бритве Оккама? Сидевший напротив новостного редактора Карла Сулли с ТВ2 пытался наколоть шпажкой для еды лежавшую на продолговатой тарелке креветку во фритюре. Сам Сулли ел говядину по-тайски. Он всегда заказывал тут или ее, или горшочек Тин-Тин. Названия обоих блюд он считал благозвучными. В редакции он постоянно втолковывал журналистам, что громкий заголовок всегда спасает плохую статью. Бритва Оккама? Ему нравилось, как это звучит.
— Нет, — ответил Сулли. — Просветите меня.
После того, как Карл Сулли стал новостным редактором, он сделал одно наблюдение. Нелюбовь элиты к прессе — всего лишь миф. В самих журналистах представители верхушки ничего плохого не видят. Но им не нравится, как те просто-напросто отказываются смотреть на все в широкой перспективе, всегда цепляясь за малозначимые детали. Журналисты не понимают искусства управления страной, вручающей Нобелевскую премию мира и в то же время желающей заработать на производстве сверхсовременного оружия. Страной, являющейся ярым поборником защиты окружающей среды и вместе с тем выкачивающей из глубин планеты миллиарды литров чернейшей на свете нефти.
А вот редакторы, напротив, мыслили подобно власть имущим, не позволяя себе быть идеалистами. Они понимали, что мир — гротескная мазня в черном, коричневом и темно-зеленом цветах, и что славы добиваются словом, а не поступком. В беседах с редакторами элита все называла своими именами без прикрас.
Именно по этой причине новостной редактор минимум раз в неделю приглашал кого-то из правящих на ланч в «Диннер» на Стуртингсгатен. Посередине между парламентом и Министерством иностранных дел, в пешей доступности от улицы Карла Юхана, Дворца, Ратуши и Тьювхолмена. На встречах никогда не бывало более двух человек, и теперь Карл Сулли ждал, что ему расскажет советник Рубен Андерсен. Крыса Рубен, как его называли.
Сулли поделился с ним и своим прозвищем — Хомяк. Андерсен никогда не оставлял лакомый кусочек нетронутым и все нес своему начальнику, премьер-министру Симону Рибе.
— Уильям из Оккама был монахом-францисканцем и философом. Вкратце закон Оккама основывается на том, что простейшее объяснение тех или иных явлений — всегда верное. Например, если полиция столкнулась с убийством — в девяти из десяти случаев его совершает супруг или супруга.
— Разве не дворецкий?
Андерсен ухмыльнулся из-под креветки.
— Это только в сказках. Так что теперь, когда правительство оказалось в ситуации, что министр финансов на больничном по причине диабета и высокого давления, какой исход самый очевидный? Что Вибеке Фисквик сбросит сорок килограммов или что Христианской Народной Партии придется выбрать нового лидера, и страна получит нового министра финансов?
Он проглотил креветку, выплюнув на тарелку хвостик.
— В правительстве единодушны и практически утверждают, что лидер ХНР займет этот пост. Так кого же выберет партия?
— Ага, — кивнул Сулли. — Значит, вы закидываете удочки?
Рубен Андерсен недовольно заворчал, продолжая вонзать в еду шпажку, словно гарпун.
