Она шныряла среди зарослей. Она ко мне приближалась.

Когда ты опытный пингвин-акулист, ты не можешь не знать, что серийный убийца думает об устройстве твоей каплевидной тушки. И вообще всех тушек на свете. Серийные убийцы считают сердце магнитом, притягивающим их. Наверное, они даже правы. Что-то магнитное в сердце есть. И что-то магнитное есть в серийных убийцах. Я проводил эксперименты. Выкладывал обычные магнитики — такие, знаете, которые привозишь из поездок в разные леса и редколесья, — на дне Подводного Леса и медленно погружался. Магнитики трепетали при моём приближении. Они тянулись к моему сердцу. Как и акула-убийца. Она трепещет, и она ко мне тянется. Своей огромной, улыбающейся овальной пастью.

Я видел её, а она не видела меня. Казалось бы, прекрасный момент. Ведь у меня с собой была тончайшая сеть из водоросли спирогиры. И у меня имелся гарпун с наконечником из позвоночной кости тунца. Но мы с ней были пока ещё слишком далеко от финальной точки маршрута. Если бы я загарпунил её и накинул на неё сеть в тот момент, мне не хватило бы сил дотащить её до Придонного Рифа. Она была очень большая. Она была слишком большая. Она бы просто утянула меня за собой в своё подводное логово. Она нашла бы острую ракушку и порвала бы об неё свою сеть. Её родные — а у неё наверняка есть родные — помогли бы ей избавиться от гарпуна. Потом они бы разорвали меня на части. Они бы сожрали меня. Поэтому рано. Гарпунить её сейчас — слишком рано.

Я вытащил взятые из дома магниты, сразу весь набор, и осторожно положил в заросли водорослей, прямо рядом с собой. Пора было двигаться дальше. Я выиграл отдых (пока я не двигался, она металась по зарослям), это важно. Теперь мне нужно было выиграть время.

Я взлетел практически вертикально, а моё сердце как будто осталось там. Небольшая груда магнитов. Обман удался: Кара устремилась к магнитам и ткнулась мордой в холодный металл.

Эта заминка позволила мне разобраться в сложном клубке течений над зарослями и взять единственно правильный курс — на Придонный Риф Правосудия. Плыть нужно было против течения по длинному участку абсолютно открытой воды над Донной Пустыней.

Пара секунд — и она ринулась следом за мной. Теперь — какое-то время — всё зависело только от моей скорости. Я вращал своими крыльями-винтами так быстро, как только мог. Я летел на пределе моих возможностей — но она меня настигала.

Я оглянулся. Она улыбалась жуткой улыбкой во всю свою зубастую пасть. Её глаза закатились — и я понял: ещё секунда, и она нападёт. Акулы-убийцы закатывают глаза непосредственно перед броском.

Есть такое поверье. Когда зверь заканчивает свой лесной путь, его лес исчезает, а зверь попадает на линию горизонта. Эта тонкая линия отделяет небесный мир от подземного. Какого бы цвета ни был при жизни зверь, на горизонте он становится чёрно-белым. Три дня и три ночи зверь ходит по линии горизонта, а семья Небесных Медведей смотрит на него сверху, а семья бесов — Подземных Акул — смотрит на него снизу, и обе семьи подсчитывают его чёрные и белые пятна. Каждый хороший поступок — белое пятно, каждый плохой — чёрное. Если зверь прожил достойную жизнь, не захватывал чужих нор, не воровал чужую добычу, не жрал других зверей, а питался только насекомыми и растениями, белых пятен на нём будет больше, чем чёрных, и спустя три дня на горизонт за ним спустится Небесный Медвежонок — и уведёт его к красивой и тёплой Небесной Норе, в которой зверя встретят друзья и родные, окончившие лесной путь до него. Если зверь при жизни вёл себя дурно, если чёрных пятен на нём больше, чем белых, из-под линии горизонта к нему поднимется бес, Подземная Акула, — и утянет его на дно Подземного Леса. И никогда не будет такому зверю покоя, и вечно будет он бродить в одиночестве по пустынному дну, подгоняемый холодным течением и острыми плавниками акул.

Я никогда не верил в эту сказку про пятна и горизонт. Но в том, что акулы-убийцы — настоящие бесы, у меня нет сомнений. Я не хотел, чтобы бес утянул меня на дно Подземного Леса. Я не хотел оставлять свою пингвиниху вдовой, а своё яйцо — сиротой.

Я притормозил, позволив ей подлететь ко мне вплотную и распахнуть пасть, а потом брызнул прямо в её пустые, закатившиеся глаза чернилами каракатицы из баллончика.

На секунду она застыла — от неожиданности и боли. Этой секунды мне хватило, чтобы оттолкнуться ластами прямо от её морды и продолжить полёт. Она ринулась следом за мной. Она моргала, и из глаз её словно бы вытекали чёрные слёзы, оставляя в воде извилистые дорожки. Она больше не улыбалась. Она клацала челюстями. Она была в ярости.

Никогда ещё на моей практике акула-убийца не приходила в себя так быстро после порции чернил каракатицы. Обычно убийце требовалось не меньше минуты, чтобы проморгаться, промыть глаза и сориентироваться в пространстве. Но эта… Эта как будто не знала ни усталости, ни страха, ни жгучей боли.

Мы пролетали над Бездонной Долиной. Я был обречён. Я устал и вымотался. А Кара снова настигала меня. Я посмотрел на долину. Где-то там, внизу, под слоем песка спал Капля. Мой бывший друг. Мой бывший напарник. Мой последний и единственный шанс.

Я подал наш условный сигнал: три коротких гудка и один длинный. Он не ответил. Я просигналил снова. Акула Кара была от меня в паре метров. На этот раз она не закатила, а закрыла глаза и широко распахнула пасть. Так широко, что я увидел её слизистое, тёмное, убийственное нутро.

Я начал пикировать вертикально вниз, на максимальной скорости, и я подал третий сигнал: три коротких гудка. Это означало: «Я падаю. Прикрой меня». Капля, наконец, отозвался.

— Я больше этим не занимаюсь, Кинг-Пинг, — булькнул он со дна. — Оставь меня в покое.

— Я погибну! — прокричал я, продолжая пикировать. Я крикнул это им обоим — и Капле, и Каре.

Акула Кара с хохотом летела за мной.

— Конечно, погибнешь! — прокричала она. — Ведь я — твоя Кара!

— За что ты меня караешь? — спросил я на лету.

Отвлечь её. Выиграть время. Пусть поговорит…

— За то, что ты разбрасывался шишами!

— Но что же в этом плохого?

Нет, в тот момент мне не была интересна её больная, маниакальная логика. Важно одно: пока она со мной говорит, она меня не глотает. Я