давила на меня. Светом служила лишь луна, пробивающаяся через окно. Оно оказалось открытым. Ветер развивал шторки по всей комнате, в них мне чудился силуэт этой таинственной русалки. Кто она? Она пытается меня напугать или предупредить? В память врезались ее слова о том, что я должна спасти себя. Но ведь именно это я и делала. Я спасала себя от бедной жизни, от постоянных посягательств на мою честь, от того, как самостоятельно продавала эту честь на черном рынке вместе с награбленным. Я пыталась выбраться из этого мира не самым плохим способом. Грубо, наверное, Дэймонда называть способом и воспринимать его именно так, но так было правильнее. Я уже давно относилась к нему, как к действительно родному человеку, а не как к деловому партнеру. Хотя какой из меня партнер, если я не предлагала ничего взамен. Я давно усвоила, что бесплатный сыр только в мышеловке. Но тут мои убеждения бились о стену доверия и взаимопонимания. я чувствовала себя в безопасности. Зачем тогда русалка наводила на меня страх? Запоздала она со своими советами. Я уже все решила сама.

Сна не было ни в одном глазу. Мрак комнаты больше не пугал, а успокаивал. Страшные мысли уходили из моей головы. На смену им приходили воспоминания о самом вкусном печенье, которое я пробовала в жизни. Его вчера подавали на завтрак, но я смогла лишь раз откусить его, а затем боролась с тошнотой. Все-таки неправильно есть что-о вкусное, когда ты нервничаешь. Не хотелось бы, чтоб любимая еда напоминала о чем-то таком.

Развивая эту мысль, я пришла к выводу, что не прощу себя, если не съем это печенье прямо сейчас. Я представляла карамель с миндалем. Ждать больше не было сил. Накинув на себя легкий халат, я вышла из комнаты. Дорогу я помнила смутно, но методами проб и ошибок я дошла до места.

На удивление я заметила, что свет на кухне горит. Уже было давно за полночь. Повар уже давно закончил свой рабочий день. Значит, кто-то также, как и я, проголодался. Что ж, даже компания не остановит меня и не испортит впечатление от долгожданного печенья.

Осторожна приоткрыв дверь, я оценила обстановку. К счастью, на кухне был Дэймонд. Склонившись над столом, он смотрел на свои руки и что-то бормотал. Я не смогла разобрать его слов, но картина предо мной предстала грустная. Дэймонд со всей злостью, что в нем была, напряг свои пальцы, и посмотрел на них с отвращением. Сложив руки в кулаки, он замахнулся, надеясь избить кухонный стол. Но все же мне пришлось вмешаться, чтоб спасти место для поглощения печенек.

— Дэймонд, что ты делаешь? Все хорошо?

Герцог бросил на меня невидящий взгляд. Секунда понадобилась ему, чтоб узнать меня. На мгновенье его лицо исказилось злостью и раздражением, кулаки еще больше напряглись, а на лице заиграли желваки. Но все быстро закончилось, и уже спокойно он спросил:

— Мари? Что ты тут делаешь? Почему не спишь?

— Я проголодалась, вот и не смогла заснуть. — может, я и рассказала б ему о своих страхах и мучащих меня снах, но момент был явно неподходящий. Это заставило меня задуматься, что я ведь о нем и его проблемах ничего не знаю. Мы только и делаем, что решаем мои. Это было странным осознанием. Так ли он мне доверяет, как я ему? — что-то случилось?

— Нет, не о чем переживать. Просто некоторые трудности с работой. Опять заговоры и забастовки. Солдаты протестуют, а по шапке дают мне. Император не понимает корня всех проблем. А я нахожусь между двух огней.

— А ты кого поддерживаешь? — этот вопрос волновал меня давно. Если для Дэймонда близка идея императора о геноциде, то я не смогу поддерживать его в этих делах. Я должна стать ему опорой. Я б хотела, чтоб мы были друзьями и могли решать проблемы вместе. Я настраивала себя, что буду хорошей женой для герцога, я хотела сделать наш брак настоящим в будущем. Но настолько сильно свои взгляды я поменять не смогу. Да, я не буду что-то говорить против его идей. Я понимаю, что я должна стать островком спокойствия в окружении бушующего океана. Если Дэймонд имеет противоположные мне взгляды, то мне придется проявить мудрость. Я не собиралась жертвовать своим положением и уважением только из-за политических взглядов. Я своими словами все равно ничего не исправлю. И все же мне не хотелось бы перекраивать себя.

— Я поддерживаю положение, которое занимаю. Я управляю армией. Мной управляет император. Здесь нет моего мнения и моих взглядов. Есть только приказ, отданный кем-то выше. В этом и трудность. Солдаты должны отбросить личное отношение. Те, кто не исполняют приказы, становятся революционерами. Императору такие не нужны. И народу это не надо. Только они этого не понимают. Простые люди думают, что знают лучше, как управлять страной, но они вкладывают слишком много эмоций. Император, тот, кто руководит страной, должен быть черствым и жестоким. Только так добиться беспристрастности и прогресса.

То есть Дэймонд принял такой ж решение, как и я: подстроиться, чтоб сохранить положение. Мне не нравилось, что он говорил. Но такова была реальность. Люди слишком недооценивают трусость, делая из нее что-то плохое. Часто за ней скрывается приспосабливаемость и хитрость. А за этим идет стабильность и долгая жизнь. Может, когда-то я и пересмотрю это мнение, но сейчас я готова принять любые взгляды, чтоб остаться в этом большом и теплом доме, в котором меня кормят и одевают. Постоянно изменять своем мнение, значит ли его вообще не иметь?

— Ты задумалась. Я тоже об этом много думал. Мои мысли пришли к тому, что тот, кто наверху, тот, кто вершит судьбы, ничего не знает про свой народ и не сможет узнать. Наш император никогда не был в тех бедных домах, в которых ты выросла, Мари. Он гипотетичен. Только рассуждениями и обобщением он руководит страной. Все его внимание занимает элита. А ее мысли заняты угождением императору. А их поданные угождают им. И так эта цепочка длится до тех, кому некому угождать. Среди них и ест те люди, которые знают, как жить. Только вот смелости у них не хватает говорить об том. Точнее говорить есть, а вот делать что-то нет. Да если б и делали, в конце они стали б теми ж,