Я отвязывал лодку и плыл к острову. Встающее солнце било в спину, а глаза видели зеленый бор, дорожку, спускающуюся под уклон к реке, желтые камни. Тишина утра была наполнена каким-то еле ощутимым движением: испарялась ли это роса или пробивались из почек листья?

В дырявых проржавевших ведрах я носил воду в деревянное корыто, сыпал туда песок и глину и размешивал лопатой. А потом замазывал потолок и стены липким раствором.

Работа была спешная. Начальник сказал:

— За неделю надо бы это дело кончить.

И я ответил:

— Не беспокойтесь. Это не дело, а так, пустяки.

Приятно было работать в этом тихом доме. Пахло дранкой. В запачканные окна гляделось синее небо, и ветки калины постукивали в стекла. Дом получился светлый и просторный. И хорошо было думать, что скоро в нем заживут люди. Какие? Конечно, веселые. Ведь я был веселым парнем.

В полдень раздавались заводские гудки, и я обедал. Садился на сухую песчаную землю, вынимал из кармана бутылку с молоком, пил из горлышка и потом минут двадцать лежал на спине.

Время за работой шло незаметно, и когда я греб обратно, солнце, нагревшее весенний день, опять било в спину.

Я бы скоро покончил с домом — потолок был готов, оставалось навести стены, — если бы не одно обстоятельство.

Утром, по обыкновению рассовав по карманам телогрейки бутылку с молоком и хлеб, я вскинул на плечо весла и стал спускаться к реке. Возле лодки стояла девушка в пальто нараспашку.

Она подождала, пока я отвязывал цепь, и спросила:

— Это ваша лодка?

— Моя.

— Покатайте меня.

— У меня дом на острове. Я его штукатурю, — ответил я.

— Что ж такого? — удивилась она. — Я тоже строю дома.

Слова она произносила неторопливо. И, сказав мне все, что считала нужным, она так же неторопливо села на корму, словно катать ее было для меня делом необходимым, словно все это происходило на какой-нибудь лодочной станции и я был обыкновенный лодочник.

Я стоял в нерешительности, не знал, что делать. Потом повторил, — может, она не расслышала:

— У меня работа на острове. Я дом штукатурю.

Молчание было ответом. Я толкнул лодку и сел за весла.

— Ладно, — сказал я себе, — покатать ее полчаса не представляет для меня никакой трудности. Но потом пусть убирается на все четыре стороны.

Девушка сидела напротив. С самого начала я понял — она глядит на меня и не замечает меня. Она глядела мне в глаза, а видела, наверное, небо, встающее солнце и черную талую воду Бии. У нее были черные волосы, темные глаза, губы красные, как прошлогодние ягодки калины, которые постукивали в окно дома на острове. Впервые я видел, чтобы человек глядел на тебя и не видел тебя.

Не знаю, сколько времени я гнулся над веслами, гребя вверх и вниз по течению… Наконец я причалил к берегу. Девушка вышла из лодки и ушла, глядя в темноту все тем же отсутствующим взглядом, не поблагодарив меня, не сказав на прощанье ни слова.

Я ругал себя. Я говорил: «Какой же ты дурак. И зачем тебе надо было связываться с этой девицей, возить ее, любоваться красотами и не получить даже слова благодарности? Что, у тебя нет другого дела? Или дом на острове — забава, хочешь работай, а хочешь нет?»

На следующий день у лодки опять стояла девушка. Но не та, что была вчера, а другая. Ростом она была ниже, мне по плечо, стеснительная, робкая, она глядела вниз. В ней не было ничего общего с первой.

Она попросила меня тихо:

— Вы не смогли бы меня покатать?

— Что я вам — лодочник, что ли? — огрызнулся я. — Ищите других, а у меня работа.

Девушка покраснела и стала сбивчиво оправдываться:

— Я думала… Вы извините. Мне сказали… Я не хотела ничего плохого. — И пошла прочь.

Я крикнул ей вдогонку:

— Если на полчаса, то можно!

Она обернулась:

— Нет, нет, не надо. Я думала… Мне сказали… На берегу тоже хорошо.

Пришлось долго убеждать ее, и уговаривать, и силой тащить в лодку. А когда девушка села, у меня сразу испортилось настроение.

Светлые волосы у нее были спрятаны под платок и прядкой выбивались на лоб, глаза синие, продолговатые, узкие, а линия верхней губы обрисовывалась четко: как горы в ясное утро. Она смотрела вниз, на дно лодки, где торчали ее мокрые туфли.

Через каждые полчаса она говорила одно и то же:

— Вам время. Вы опоздаете на работу. Я вас задерживать не хочу…

Я злился. Какого черта она все время извиняется, что ей надо? Я отвез ее в такие места, куда бы никогда в жизни не отправился один, если б даже меня заставили силой.

Это были прекрасные места, самые лучшие на белом свете. Самые лучшие ветви ив, самые лучшие молодые листки. От запаха весны кружилась голова. Я греб не спеша, и было слышно, как скользит о днище вода.

Заблудиться немудрено в этих протоках, разделяющих остров на множество островков. С трудом пробивался я сквозь густые кусты. Я хотел показать этой девушке все, что мог, самое красивое, и, наверное, не справился с этим, потому что на берегу она сказала мне с упреком:

— Зачем вы так долго катали меня? Ведь вы потеряли день. — Точно не она, а я был виноват в этой не нужной мне прогулке.

Вечером, у конторы, меня встретил начальник и стал кричать так громко, словно я был на той стороне реки.

— Что же ты, лодырь,