Шрифт:
Закладка:
Муж взял ее за локоть, немного грубо, как показалось Мэри, но жена его по-особенному улыбнулась, как ребенок, которого отругали, потом вдруг утешили, а он покосился на нее с яростной загадочной усмешкой, которая словно предопределила их участь. Еще долго после того, как они ушли, она размышляла над этим моментом и не могла уснуть по ночам.
Она отвела их пообедать на соседний хутор к Джексону, в маленький темный кабачок, который ей нравился, они ели стейки с картошкой. Муж заказал бутылку «Гиннесса». Мэри рассказала им о городе, его истории и аграрной промышленности. «Самая плодородная земля в штате», – вот как она выразилась.
– Знаю, это трудно объяснить, но это по-настоящему ценно. Я же сказала – немного ремонта, краска – и у вас будет настоящая достопримечательность.
– Что случилось с семьей? – спросила жена.
– У них были непростые времена, вот и всё.
Он вылил в стакан остаток пива.
– Быть фермером вообще нелегко, разве не так?
– Верно, – сказала она, хотя не собиралась сейчас говорить об этом – о том, что несколько поколений Хейлов возделывали землю, и вот теперь их бесценная земля пошла прахом. – Вы собираетесь вести хозяйство? – спросила она, пусть уже и знала ответ. Ей показалось, он не из тех, кто готов запачкать руки.
– Боюсь, единственные коровы, в которых я смыслю – это нарисованные.
– Джордж историк искусства, – с гордостью сказала его жена.
– О, вот это интересно.
– Картины с коровами очень популярны, – сказал он. По крайней мере, были – в девятнадцатом веке.
– Это ваша специализация?
– Коровы? – Его жена засмеялась. – Да, в коровах он смыслит.
– Пейзажи, – сказал он и чуть покраснел. – Школа реки Гудзон. Ну, это если в общем. И отчасти поэтому мы здесь.
– Джордж собирается преподавать в колледже.
– Как здорово, – сказала Мэри. – У нас тут много народу из колледжа. Я вас с ними познакомлю. – По правде, они были странные. Ее отец как-то продал дом на хуторе профессору экономики, у которого жил ручной тарантул. – Говорят, это хорошее учебное заведение.
Джордж Клэр кивнул.
– Мы ждем с нетерпением.
Неделю спустя Мэри позвонила сказать, что, поскольку дом идет с молотка, она больше не занимается им, и переадресовала их к Мартину Уошборну из банка. Утром перед аукционом любопытство ее взяло верх, и она поехала посмотреть, кого же прельщает перспектива легального воровства. Конечно же, Джордж Клэр сидел на пустом ряду стульев, ожидая, когда можно будет сделать ставку. Судя по всему, особой конкуренции не предвиделось. Пришли несколько опоздавших, хотя, скорее, они просто спасались от холода. До начала аукциона оставалось несколько минут, и она отвела его в сторону. Не из чувства долга, из простой честности. Он имел право знать. Она ожидала, что с ней будут так поступать, и не видела причины не оказать ту же любезность чете Клэров.
– Это были мои добрые друзья, – начала она. – Несчастный случай, трагедия. – Пока она обрисовывала ему ситуацию в общих чертах, выражение ее лица оставалось неизменным.
Она сжала его руку, уверяя, что его это не должно беспокоить.
– Вы будете здесь счастливы, я знаю.
С расчетливой непринужденностью Джордж обдумал все услышанное и поджал губы.
– Это бросает тень на все дело, – сказал он. – Может повлиять на то, что я собираюсь сделать.
Порой работа утомляла ее. Люди вечно хотели сами не зная чего, но ожидали, что она это найдет. А чего они хотели-то – ценность? Может, это просто кодовое слово, чтобы обеспечить себе уважительное и честное отношение. Но некоторым из них нужно было нечто большее, чем обычная любезность и вдумчивость. Они хотели верить, что они лучше других.
Часто у нее истощалось терпение, когда они сидели в ее машине и говорили ей всякое. Мэри не любила бестактность, ее от такого коробило. У нее не было ни малейшего желания знать, у кого что болит и над кем и как издевались родители в детстве. Порой они плакали. Если вспомнить, она слышала буквально о чем угодно, от тонзиллита до содомии. Она была из тех, с кем охотно заговаривают незнакомцы. В автобусах, поездах и самолетах, на рынке и в банке они появлялись словно ниоткуда, и стоило ей обратить на них внимание, они тут же принимались изливать душу. Смешно, о себе-то она никому не рассказывала.
Так она невольно научилась разбираться в людях. Порой она ошибалась, но все же нечасто. У нее была интуиция. По большей части ее предчувствия оправдывались.
У Мэри были предчувствия насчет Клэров, причем недобрые.
Что до домов, то они сами выбирают себе владельцев, а вовсе не наоборот. И этот дом выбрал их.
6
Если верить табличке на городской площади, первыми поселенцами здесь были голландцы. Они основали Чозен в 1695 году. Главная улица была с четверть мили длиной, по обе стороны – кирпичные дома, которые потом переделали под магазины. Впрочем, не сказать, чтобы здесь было людно. Была скобяная лавка с вывеской в виде молотка, магазин упаковки, военторг, кафе, продуктовый магазин «У Хака». С того места, где она сидела в кафе, было видно лишь несколько прохожих на тротуаре, кутающихся от ветра.
Подошла официантка, постелила салфетку и перевернула чашку.
– Кофе?
«Она слишком хорошенькая, чтобы весь день торчать за прилавком», – подумала Кэтрин.
– Да, пожалуйста.
– Вы как раз вовремя. Еще полчаса – и тут будет полно народу. – Она наполнила чашку. – Просто в гости приехали?
– Мы переезжаем из города. Муж получил здесь работу.
– Где?
– Сагино[30].
– Хорошие ребята, – сказала она. – Всегда заходят. Пожилой мужчина в конце прилавка встал и положил немного денег у кассового аппарата.
– Берегите себя.
– До встречи, Верн, – сказала официантка, и он направился к двери, зазвонили колокольчики. Она убрала за ним посуду и вытерла прилавок, потом вернулась к столику Кэтрин. – Уже нашли дом?
– Похоже, да. Это ферма. У хозяев, кажется, были сложности.
Официантка покачала головой.
– Сейчас с фермами такое часто случается.
– Мой муж сейчас на аукционе.
– Ну, полагаю, нужно пожелать вам удачи. – Официантка нахмурилась, поставила салфетки в салфетницу, руки ее двигались машинально, словно во сне. – У людей заканчиваются деньги. Они теряют всё. – Она подняла глаза на окно, явно по привычке, и покачала головой. – Такое происходит все чаще и чаще. Однажды вообще никого не останется.
– Грустно.
– Я тут всю жизнь прожила, – сказала