День закончился, солнце огромным багровым шаром упало в море. Вечер особого облегчения не принес. Да, изнуряющей жары уже не было, но стояла томительная духота, которую не мог разогнать морской ветер, потому что и он с наступлением вечера почти утих. На море был полный штиль; казалось, что корабль плывет не по воде, а по расплавленному и уже успевшему застыть наполовину стеклу.

– Это ничего! – с преувеличенной бодростью произнес Егоров. – Где-то к середине ночи кончится и духота. И тогда наступит благословенная прохлада. Тогда нам станет просто-таки холодно, и мы с нетерпением будем ждать, когда взойдет солнышко. Чтобы, значит, согреться. Такие, понимаете ли, в здешних широтах климатические условия.

– Как будто мы без тебя этого не знаем, – буркнул Ивушкин.

– А тогда в чем дело? – широко улыбнулся Егоров. – Жизнь продолжается! И коль мы пока живы, не мешало бы вздремнуть.

– Это точно, – согласился Кислицын. – Даю команду «отбой». Спим как всегда, по-нашему.

Когда спецназовцы находятся в боевых условиях, сон у них особенный, совсем не такой, как у обычных людей. В боевых условиях спецназовцы спят по специальному методу: одни спят, другие бодрствуют. Всем одновременно спать не полагается – мало ли что? Условия-то боевые. Потом, конечно, одна половина меняется с другой ролями. Да и те, которые спят, спят «по-дельфиньи», то есть вполуха и вполглаза, а если точнее, то лишь одной половиной мозга, как настоящие дельфины, чтобы в любой момент проснуться и быть готовыми к любому повороту событий. Все это дается спецназовцам не сразу, а постепенно, путем долгих и суровых тренировок. К тому же для этого необходимо особое свойство, особая нервная система, а может быть, даже особая генетическая предрасположенность к этому. Ведь известно, что бывают люди – непрошибаемые сони, а бывают такие, для которых пробудиться – все равно что птице: вот она встрепенулась и полетела. Те, кто по своему устройству сони, тем не стать спецназовцами. Боец спецподразделения – это человек, напоминающий птицу. В этих словах, конечно, много лирики, но много и правды.

Спали по очереди. Вначале вздремнул Ивушкин, а Кислицын и Егоров караулили. Через два часа Ивушкин проснулся, и настала очередь спать Кислицыну. А еще через два часа пришла очередь Егорова.

Но вот Егорову-то спать и не пришлось. Нет, уснуть он успел и даже успел увидеть обрывок какого-то сна, но тут же и пробудился: рядом раздался какой-то шум. Затем человеческие голоса. Они звучали совсем близко, и это могло означать опасность.

Пробудившись, Егоров тотчас же огляделся и сунул руку за пазуху, где у него находился пистолет. И то и другое он сделал одновременно и автоматически, можно даже сказать инстинктивно. Рядом с ним и двумя его товарищами темнело несколько человеческих фигур. Их контуры вырисовывались на фоне звезд и мерцающих голубоватых морских искр, и можно было определить, сколько их всего. Фигур было шесть, и все это были мужчины. Похоже на то, что эти шестеро незнакомцев совсем даже не случайно, а преднамеренно под покровом ночи явились к спецназовцам.

Но что им нужно? Кто они такие? В том, что эти неожиданные визитеры принесли с собой беду, спецназовцы не сомневались, они это чувствовали.

– Что надо? – спросил по-французски Кислицын. Спросил грубо и вызывающе, как и полагалось в такой ситуации.

Здесь было главное – показать визитерам, кем бы они ни были, что их не испугались и им готовы дать отпор. Дипломатия и прочие политесы для этого не годились, а вот надменность и грубость были в самый раз. Понятно, что Кислицын, спрашивая, держал правую руку за пазухой. Там у него находились пистолет и нож, и что он вытащит, зависело от обстоятельств, точнее от того, что скажут и что предпримут незнакомцы.

– Тихо, друг, тихо! – произнес один из незнакомцев на ломаном французском языке. – Не надо кричать. Зачем кричать? И резких движений тоже делать не надо! Нас шестеро, а вас – всего трое. Ты понимаешь, о чем я говорю?

– Я задал вопрос, – ответил на это Кислицын. – И жду ответа.

Сказал он это совершенно спокойно, и такое спокойствие, похоже, привело незнакомцев в некоторое замешательство. Было видно, как шесть смутных силуэтов разом шевельнулись и придвинулись к Кислицыну, Ивушкину и Егорову. Сами же спецназовцы даже не шелохнулись. Им и не надо было шевелиться – сейчас они напоминали до предела сжатые пружины.

– Мы видели, как ты днем рассчитывался с хозяином, – сказал один из незнакомцев: по-видимому, он был в этой компании главным.

– И что же? – прежним голосом произнес Кислицын.

– Ты рассчитывался с ним жемчугом. Не деньгами, а драгоценностями.

– И что с того?

– Драгоценности – это лучше, чем деньги, – сказал главный. – Драгоценности в ходу везде – и в Ливии, и здесь, в море, и во Франции. Везде.

– Говори короче, – сквозь зубы процедил Кислицын. – Что тебе надо?

– Мне надо, чтобы ты поделился с нами драгоценностями. Чтобы вы – все трое – отдали их нам. Только и всего.

– А если их у нас больше нет, что тогда?

– Ты сказал плохие слова, – угрожающим тоном произнес вожак. – Ты сказал неправду. У вас есть драгоценности. Не может того быть, чтобы у вас их не было. Последним жемчугом никто не платит за проезд. Последний жемчуг приберегают для себя. На самый крайний случай. Не надо врать. Не надо говорить плохих слов. За плохими словами всегда следует смерть. Ты меня понял?

– Ты тоже сказал сейчас плохие слова…

И в тот же миг три сжатые пружины разжались. Все произошло стремительно, мгновенно и неожиданно для шестерых грабителей. Обошлось без пистолетных выстрелов – пистолеты спецназовцы не доставали. На палубе было много людей, было темно, а пуля, как известно, дура. Не понадобились спецназовцам и ножи. В ход пошли кулаки и ноги, а еще – ловкие приемы, которыми бойцы владели в совершенстве. И без разницы было, день сейчас или ночь. Ночью драться было даже удобнее – противнику было сложнее угадать, откуда последует удар, и уклониться от него. Впрочем, и при свете дня противник вряд ли смог бы защититься каким-то другим способом…

Один за другим раздались два тяжелых всплеска – это улетели за борт двое из разбойников. Остальные четверо остались на палубе, они были повержены и находились без сознания. На палубе поднялся шум. Вдруг вспыхнули два прожектора, пронзительные ножи света разрезали черное пространство, замельтешили по человеческим лицам и затем высветили место сражения – трех спецназовцев и четырех поверженных грабителей. Вокруг них сейчас было пусто: все, кто находился на палубе, постарались, как могли, отодвинуться подальше. Кроме того араба, с кем бойцы днем поделились водой и едой. Он стоял рядом,