механических часах этой модели, противоударных, водостойких. Мне, шестнадцатилетней пигалице, это казалось прошлым веком, но спорить не стала, дабы не расстраивать отца. Громоздкий циферблат на кожаном ремешке занял своё место на левом запястье, и уже довольно скоро я привыкла к такому подарку. Сейчас же почему-то навернулись предательские слёзы, когда одной рукой надевала часы и трясущимися пальцами застёгивала ремешок.

«Папочка, ты, как всегда, был прав! Это самый надёжный подарок!» Мысленно поблагодарила отца, с его подарком стало немного спокойней. Делать было решительно нечего. Хорошо, что мне показали наличие удобств в палате, среди которых оказался собственный совмещённый санузел и выдвижной плазменный экран на всю противоположную стену. Телевидение отсутствовало, но запас старых добрых советских комедий имелся. Вспоминая утверждение, что смех продлевает жизнь, запустила просмотр «Кавказской пленницы». Уж очень моя нынешняя ситуация перекликалась с сюжетом. Смеяться было больно, но удержаться не было сил.

В какой момент я уснула непонятно, но проснулась от топота в коридоре и отрывистых приказов, едва слышных через стену. Часы показывали час ночи. Вылазка, похоже, накрылась медным тазом, вернее, больничной уткой. В таком переполохе нечего и думать о поисках еды.

Часа два шум не утихал, и лишь к трём утра наступила благословенная тишина. Я осторожно отворила дверь палаты, предварительно завернувшись в одеяло. Щеголять голым задом не было никакого желания, а своих вещей я не нашла.

Радовало, что все капельницы и датчики с меня отцепили ещё после ужина, признав условно здоровой. А то ходила бы как привидение с моторчиком в стенах больницы.

Шаг за шагом пробираться по полутёмному коридору было страшновато. Казалось, что меня застукают на горячем и обязательно накажут. Но пока мне везло. Видимо, персонал отдыхал после нового больного. Он лежал в соседней палате. Дверь туда была приоткрыта, и я не удержалась, заглянув одним глазком.

Открывшаяся картина пугала и притягивала одновременно.

Посреди огромной кушетки, длиной более трёх метров, привязанное ремнями лежало оно. Это была мешанина из человеческих и животных частей, не имеющая постоянной формы. Тело то и дело покрывалось рябью, меняя свои очертания. Там, где секунду назад была рука, лежала белоснежная лапа с чёрными когтями. Морда дикой кошки сменялась вполне узнаваемым лицом Баабыра, которое тут же шло рябью, отращивая животную пасть. Наблюдать за такими метаморфозами было страшно. Страшно ещё и оттого, что никакие датчики или капельницы к нему не были подключены. Медикаменты не поступали. А они были нужны. На левом боку Баабыра алели четыре полосы ран, как от удара лапой. Отпечаток очень напоминал след, оставленный в музее во время нападения.

«Что у вас тут происходит, чёрт возьми!»

Я уже собиралась двинуться дальше на поиск еды, как на грани слышимости прошелестело сквозь зубы:

— Не уходи…

«Женя, тебя это не касается! Лежит и лежит себя полукот-получеловек. Почему-то же так его одного оставили», — мысленно уговаривала себя не делать глупостей. Но просто пройти мимо совесть не позволяла. Он меня из-подо льда вытащил, жизнь спас, а я…

Заглушая напрочь рациональное мышление, тихо проскользнула в палату. В воздухе витал незнакомый одурманивающий запах, такой едкий, обволакивающий, забивающий лёгкие. Резко заболела голова, перед глазами пошли круги, как перед потерей сознания. Я осторожно сползла на пол вдоль стенки, чтобы не упасть в случае обморока. Внизу запах терял насыщенность, видимо, сквозняком из коридора поступал свежий воздух. Я осмотрелась. В этой палате окно было, к нему-то я и поползла. Свежий воздух здесь просто жизненно необходим. Если мне поплохело, то как тогда Баабыру? Вспомнив предупреждение Елены о температуре на улице, открыла стеклопакет на микропроветривание, чтобы не выстудить палату. Зверь может и привычный к таким температурам, а вот люди нет. Дышать стало значительно легче. Мне даже показалось, что метаморфозы несколько замедлились, позволяя менять ипостась не каждую секунду, а промежутками секунд по пять.

Я приблизилась к Хааннааху, осторожно обходя его по дуге. Справа по телу запаха не было, а вот слева из ран разило этой дрянью так, что глаза слезились. Пришлось закрыть нос и рот куском одеяла, чтобы не потерять сознание при осмотре ран. Кажется, у меня галлюцинации, но раны по краям имели зеленоватое свечение. Будто их смазали какой-то отравой, либо занесли эту гадость вместе с ранением. Беда была в том, что тело, постоянно трансформируясь, не давало возможности очистить раны. И что-то мне подсказывает, именно эта дрянь и провоцировала бесконтрольные трансформации.

Я отошла на шаг, раздумывая, что могу сделать в этой ситуации.

— Ты… Что-то… Видишь… — услышала хрип, смешанный с мольбой. — Помоги!

Место человека снова занял зверь, но он смотрел такими глазами, что мне стало не по себе. Я не врач и не медсестра. У меня в активе только курсы тактической помощи, на которые отец затолкал меня хитростью, в обмен на обещание учёбы в автошколе.

Что я могу сделать? Осмотревшись по сторонам, заметила металлическую пиалу с инструментами, среди которых на самом верху блеснуло лезвие скальпеля. Решение было шальное, совершенно необдуманное, но интуитивное. Сколько он так ещё продержится? Непонятно. Но мне нужно было подтверждение.

Я приблизилась к Баабыру, выжидая пока звериная морда сменится на человеческое лицо. Как только это произошло, склонилась к уху и просипела:

— Если вырежу отраву, зарастишь остальное?

Повторять вопрос пришлось раза три, пока, наконец, он расслышал мои потуги. Голос пока так и не вернулся.

Он только кивнул, сил на разговоры уже не оставалось. Я прикрыла дверь в коридор, и отворила окно настежь, увеличивая приток свежего воздуха. Меньше всего хотелось потерять сознание в процессе. Мне нужны были обе руки свободными, и от одеяла пришлось отказаться. Мороз ворвался в комнату, вгрызаясь иглами в мышцы, заставляя их деревенеть и делая непослушными. Медлить было нельзя. Четыре раны. Необходимо успеть обрезать восемь краёв. Самой бы ещё не надышаться и не заболеть.

Скальпель холодил пальцы. Нужно просто представить, что это не человек. Так будет спокойней. Просто разделка мяса с рынка, где нужно срезать чуть заветренный зеленоватый край. Вот и всё. Пропадает мясо, надо спасать.

С этой мантрой я встала на колени у кушетки, предварительно кинув под ноги одеяло. Приходилось ждать, пока тело трансформировалось в человеческое, чтобы срезать именно в этой форме. В кошачьей ипостаси сквозь шерсть не получилось, скальпель не пробивал шкуру.

Надрез за надрезом на пол падали окровавленные полоски кожи с зеленоватым свечением.

— Мясо пропадает. Надо спасать.

Четыре ошмётка уже красовалось у моих ног. Руки были по локоть в крови, которая всё стекала и