– Слушайте, вы кисейные барышни или советские артисты? Если все будут такие нежные, мы никогда коммунизм не построим!

– А мы его и не построим, – буркнул Лёнька. – Лично мы даже и не пытаемся. Мы именно что артисты, а не шахтёры в забое, которые пятилетку за три года выполняют.

– Лёня! – одёрнул его Марат. – Ты не дома на кухне.

Андрей только головой покачал и в очередной раз подумал об отчётах, которые ему придётся сочинять для Геннадия Семёновича. Потому что писать правду о том, как они гастролировали в Мадриде, нельзя ни в коем случае.

– Ну хотите, я первый на сцену выйду? – предложил он.

– По программе же Маша первая, – удивился Лёня. – А потом я.

Согласно сценарию Андрей выступал после Волка, а Марат завершал концерт.

– Я помню. Но вы все так переживаете, что я готов пойти первым. И спорю на что хотите, я заведу зал! На суточные свои спорю! Если не заведу, я вас кормлю тапасом с пивом каждый день до конца гастролей!

– А если мы проиграем? – заинтересовался Марик. – Мы тебя кормим? Я согласен!

– И я, – поддержала Маша.

– Ну ладно, – буркнул Лёнька. – Да помогите мне кто-нибудь с бабочкой, чёрт бы её побрал!

– Давай завяжу, недоразумение, – засмеялась Машка.

И всем как-то сразу стало легче. Как будто их только что заключённое пари отменяло все проблемы, и враждебно настроенная публика теперь казалась только интересным испытанием.

– Что вы ещё задумали? – рассердился Михал Михалыч, когда Андрей сообщил ему об изменениях в программе. – Вы всех запутать хотите? Конферансье, оркестр? Мы же репетировали!

– Ну сами посудите, Михал Михалыч, мы не знаем, что за публика в зале собралась. Кто их поймёт, этих капиталистов? А вдруг провокатор? Банку какую-нибудь на сцену кинет или ещё что? А у нас первой Маша выходит. Не дело девушку им на растерзание отдавать. Давайте я первым пойду, разведаю территорию, так сказать.

– На войне вы, что ли? – проворчал Михал Михалыч. – Ну давай. Только с конферансье сам будешь договариваться, у меня от его ломаного русского изжога.

Это оказалось меньшей из проблем. А оркестру Ройзмана вообще было всё равно, что за чем играть, на то они и эстрадный коллектив, чтобы на ходу перестраиваться. Так что на сцену первым вышел Андрей. Бодро, решительно, как он и любил. Поприветствовал зрителей жестом и сразу начал петь. Первая песня, вторая. Аплодисменты в конце раздавались вежливые, но лица в зале оставались напряжёнными. Не менее напряжёнными были лица Марата, Лёни и Маши, стоявших в кулисах и внимательно наблюдавших за тем, что происходит на сцене.

Андрей допел третью песню, после которой следовало передать микрофон Маше. Но зал оставался сдержанно-равнодушным, и он прекрасно понимал, как сложно придётся Маше. Да и условие пари не выполнено! Он повернулся к Ройзману:

– Иосиф Михайлович, а можно ещё «Катюшу»?

Ройзман плечами пожал. Он в свои семьдесят давно был философом. Хоть «Катюшу», хоть «Гоп со смыком», главное, чтоб в рапортичку записали и потом, в Москве, копеечка в копеечку оплатили. Таки можем ваши «Расцветали яблони и груши», не вопрос!

И Андрей запел «Катюшу». Весело запел, задорно, притоптывая в такт, показывая, что надо аплодировать. И зал начал заводиться! Он всё верно рассчитал – мелодию «Катюши» знали за пределами СССР, она чётко ассоциировалась с выигравшими войну русскими. Подпевать зал, конечно, не подпевал, но хлопал, а на последнем припеве многие вскочили со своих мест и начали пританцовывать. Ройзман тоже не подкачал, заставил музыкантов повторить припев, убыстрив темп. Получилась совсем уж дискотека. Зато в кулисы Андрей уходил под грохот аплодисментов и явно одобрительные выкрики.

– Ну теперь давай на том же градусе. – Он кинул микрофон Машке.

И концерт пошёл как по маслу. Разогретая публика горячо приветствовала каждого из артистов, а Марик в конце ещё раз заставил всех вскочить, теперь под песню кубинских партизан. Из его репертуара, утверждённую и прошедшую репетиции, но от этого не менее зажигательную.

Михал Михалыч стоял у края сцены, наблюдал за успехом своих ребят и одобрительно щурился.

– Молодец, Кигель, – сказал он, когда Андрей оказался поблизости. – Правильно сориентировался. Но репертуар надо всё-таки заранее утверждать.

– Так кто же знал, что так выйдет!

– Никто не знал. А утверждать всё равно надо.

– На следующем концерте «Катюшу» не петь?

Михал Михалыч ехидно на него посмотрел и улыбнулся:

– Петь обязательно!

***

Десять дней Лёня, Марат и даже Маша по очереди угощали Андрея пивом и тапасом, не принимая никаких возражений. Каждый вечер они заваливались в бар, где их уже узнавали, и устраивали шуточную перебранку друг с другом, выясняя, кто платит за ужин. После трёх выступлений все были готовы съесть слона, и местные жирные закуски очень выручали. Впрочем, и Лёнькины супы-концентраты, и тушёнка Марика тоже шли в ход – ими догонялись ночью. Спать ложились за полночь: несмотря на усталость, находили время и поболтать, и покурить на балконе, разглядывая одинаковые терракотовые крыши, и погулять по вечернему Мадриду, и даже прибарахлиться. Лёнька наконец-то нашёл, кому толкнуть водку – благодарным покупателем оказался их же конферансье. И Марик шутил, что тот просто пожалел Волка, решив подкинуть ему деньжат. В Испании недостатка в алкоголе не было, и русская водка годилась разве что на роль экзотического сувенира, но никак не валюты.

– Надо было икру тащить! – смеялся Марат. – Чёрную!

– Ты подай ему идею! – возмущался Андрей. – И он в следующий раз притащит. Вы доиграетесь когда-нибудь. Как будто таможенники не видят, что у вас в чемоданах.

– Так Лёнька скажет, что для личных нужд. Мол, без икры у него такая тоска по родине начинается, что голос не звучит!

– Да ну вас обоих!

Так и жили. На вырученную валюту Волк купил микрофон и колонки, как и хотел. И теперь, глядя на внушительные тяжёлые коробки, думал, как будет тащить всё это добро в Москву. Марат обзавёлся концертными туфлями. Маша своими покупками не хвасталась – вероятно, они носили более интимный характер. Андрей же, у которого из-за выигранного пари скопилось немножко денег, купил сандалии из мягчайшей кожи для матери. У Аиды Осиповны сильно отекали ноги, из-за чего она даже в магазин ходила в тряпочных домашних тапочках. Рассуждения Марика о качестве заграничной обуви навели Андрея на мысль подыскать маме что-нибудь в Мадриде.

– А размер? – удивился Лёнька.

– Тридцать шестой, – пожал плечами Андрей. – Что я, размер маминой ноги не знаю?

– Я даже размер