к микрофону, спел первую песню, вторую. Повезло ему всё-таки с голосом: ни распевок не требуется, как Марату, ни шаманских плясок, вроде обязательного горячего молока с маслом, как Лёньке. И даже какое-то особое настроение ему не нужно. Встал к микрофону, и уже есть настроение. Чем больше поёшь, тем оно лучше.

Он успел спеть две песни, а на середине третьей вдруг двери концертного зала распахнулись и ворвались люди в военной форме и касках. Некоторые держали рвущихся с поводков собак. Оркестр резко оборвал музыку, Андрей машинально допел припев уже без сопровождения. Военные что-то кричали на испанском, конферансье, неплохо говоривший и по-русски, а потому выступавший в роли переводчика, побледнел.

Михал Михалыч поднялся со своего места:

– Что происходит, товарищи? Немедленно объясните, почему вы срываете репетицию?

– Они говорят, что зал может быть заминирован! – пробормотал конферансье. – Говорят, кто-то позвонил и сообщил о минировании.

– Прямо-таки сначала заминировал, а потом сообщил? – с иронией отозвался Михал Михалыч. – А смысл тогда минировать? Не занимайтесь ерундой, товарищи, вы мешаете работать. У нас в СССР таких шутников в сумасшедший дом забирают.

– Да какие шутки! – Конферансье уже зеленел, потому что военные заполнили весь зал, а одна из собак внимательно обнюхала и его. – На прошлой неделе вот так позвонили, сказали, что дом заминирован. А потом и взорвали.

– Так, все по гримёркам, – распорядился Михал Михалыч. – Давайте, кто там что хотел? Попить, пописать? Пусть они тут всё обыскивают, раз так нужно.

– А если зал взорвут, гримёрки уцелеют? – не сдержался Марат.

– Поговори мне ещё! – возмутился Михал Михалыч. – Предлагаете бежать на улицу в объятия журналистов? А журналисты, поверьте мне, тут будут через пять минут. Советские артисты испугались испанских сумасшедших?

– Ну да, советские артисты поют и под пулями, и под артобстрелами, – негромко пробормотал Лёнька. – А потом всю жизнь заикаются.

Но благоразумно пошёл, куда сказали. Остальные потянулись за ним.

– О чём это он? – удивилась Машка, глядя вслед Волку.

– Лёнька в детстве под бомбёжку попал, – тихо пояснил Марик. – И потом заикался до самого института. Не знаю, каким чудом вылечился.

– Так он не был тогда советским артистом.

– Наш Лёнька артистом был всегда, поверь мне.

В гримёрке, одной на всех, кстати, включая Машу, их ждал приятный сюрприз – тарелки с мясной, хлебной и фруктовой нарезкой, печенье, чай и растворимый кофе в баночке, даже одноразовая посуда, которую прежде никто из них не видел.

– Да чёрт с ним, пусть минируют хоть каждый день, если кормить будут, – милостиво согласился Лёнька.

– Надо же, бумажные тарелки, – удивлялась Маша. – И вилки пластмассовые. Мальчики, посуду не пачкать, над столом ешьте. Тарелки с собой в гостиницу заберём.

– Ага, и кофе тоже прихватим, всё равно мы банку не выпьем сейчас, – согласился Лёнька.

Марат и Андрей переглянулись, тяжко вздохнули. Но возражать не стали.

Так они и сидели, жевали бутерброды, пили кофе и ждали, пока сапёры найдут бомбу. Или не найдут.

– А представьте, если бомба всё-таки есть, – задумчиво сказала Маша, догрызая печеньку. – И не в зале, а где-нибудь вот тут, например в соседней гримёрке. И она как рванёт.

– И получим мы все звания героев посмертно, – продолжил Марик. – Возвращать на родину будет, наверное, нечего. Разве что наши вещи. Я представляю сцену в аэропорту. Рыдающие поклонники, скорбящие друзья, суровые лица ответственных товарищей от культуры, речь министра. И выезжает Лёнькин чемодан. С водкой, которую он не успел продать.

Ржали так, что стены тряслись. А потом пришёл Михал Михалыч и сказал, что никакой бомбы не нашли и чтобы они прекратили валять дурака и возвращались на сцену работать.

– Интересно, у них тут местная забава каждую неделю что-нибудь минировать? – рассуждал Лёнька, отряхивая крошки и с сожалением косясь на оставшиеся от нарезки два кусочка колбасы. – Странный какой-то капиталистический рай.

– Сдаётся мне, они не что-то минируют, пусть даже в своём воображении – заметил Андрей. – Мне кажется, нам тут не очень рады.

И оказался прав.

На следующий день, приехав уже к знакомому зданию Культурного центра, они увидели перед входом целую толпу.

– Ого, какой аншлаг! – присвистнул Волк. – Как будто на футбол пришли, когда «Реал» играет!

– Только мне кажется, Лёнечка, мы не «Реал», а это не наши преданные фанаты, – заметил Марат.

Толпа действительно ждала их, но стоило артистам выйти из автобуса, как люди их окружили и начали требовательно что-то выкрикивать.

– Так, спокойно! – Это появился Михал Михалыч. – Не обращаем внимания! Заходим в здание и готовимся к концерту, товарищи артисты.

И первым стал прокладывать путь через толпу, что оказалось не так-то просто. Люди не хотели их пропускать, кричали всё громче, что-то совали в руки. Андрей машинально взял протянутую ему листовку. На ней огромный красный крокодил в шапке-ушанке с серпом и молотом перегрызал пополам самолёт, из которого сыпались человечки. Надпись была на чужом языке, но рисунок оказался более чем красноречив.

– Брось немедленно, – раздался голос Михал Михалыча. – Это очередная провокация в отношении нашей родины. Идите все в здание!

Кое-как они пробрались внутрь Культурного центра. Растерянные, дошли до гримёрки. Здесь их снова ждали закуски и вкусный растворимый кофе, но никто уже не обратил внимание на угощения. Ребята переглядывались, у Маши был вид, как будто она сейчас заплачет.

– Опять этот самолёт, – сказала она, швыряя на столик свою косметичку с принадлежностями для грима. – Как будто мы виноваты! Ты его сбивал, Лёнька? Или ты, Марат?

– Мы вообще не служили, – мрачно сообщил Волк и подошёл к окну. – Смотрите, они не расходятся. Они не нас ждали. Они сейчас будут зрителей агитировать не идти на наш концерт.

– Уже, – кивнул Марик, тоже разглядывая происходящее на улице.

– Ну и как мы будем петь?

– Ты серьёзно думаешь, что люди сейчас сдадут билеты из-за каких-то там листовок? – удивился Андрей. – Они платили деньги, собирались на наше выступление, ждали его. И развернутся из-за картинки? Посмотри, все пожимают плечами и проходят в двери. О, полиция подъехала. Сейчас всех разгонит.

Но полиция никого не стала разгонять. Полицейский автомобиль припарковался в сторонке. Очевидно, стражи порядка решили просто проконтролировать ситуацию.

– Я не смогу так выступать! Как будто мы оккупанты какие-то! Ты представь, как сейчас будет настроен зритель! – возмущался Лёнька, тщетно пытаясь завязать галстук-бабочку дрожащими от волнения руками. – Они не песни наши будут слушать, а думать, что же мы за чудовища такие! Да у меня уже голоса нет!

– Тебя послушать, у тебя его никогда нет, – не выдержал Андрей. – Пой задницей! Хватит уже ныть! Марат, хоть ты скажи ему!

– А что я скажу? – Марик сидел напротив зеркала и сосредоточенно