— Товарищ сержант, ваше приказание выполнено.

— Ладно, можешь ложиться спать.

Можно и поспать, до подъема еще два часа, а иногда и целых три. Но тут как-то и взводный лейтенант (забыл фамилию) умерил сержантское рвение, заметив: «А чего вы к Комарову придираетесь? По политзанятиям у него отлично, стреляет хорошо. В чем дело?»

Вспоминая обстоятельства нашей службы в далекие 40-е годы, невольно сравниваешь их с условиями службы в годы 2000-е. Все выпавшие на нашу долю невзгоды (а я привел их самую малую толику) мы воспринимали как должное, само собой разумеющиеся. Теперь же мне иногда кажутся сильно преувеличенными стоны организации «Солдатских матерей» по поводу неудовлетворительного содержания их сыночков на армейской службе. Что это? Слабосильный, хлипкий призывной контингент пошел в армию? В тепличных условиях солдата не вырастишь. С другой стороны, у меня вызывает чувство омерзения к той части офицерского корпуса, и довольно значительной, которая забыла о своем прямом долге и променяла его на сугубо личные, шкурные, меркантильные устремления. Мы неукоснительно соблюдали требования субординации, но по службе у нас были единые цели, и мы это сознавали. Необеспечение солдата достойным питанием и другими предметами довольствия в современных условиях мне представляется государственным преступлением, связанным с воровством. Враги народа! Давно пора бы навести в армии надлежащий порядок и восстановить здесь наказание в виде расстрела, как за предательство. Речь идет о выживании государства.

Примерно через месяц обычные винтовки после капитальной чистки и смазки были сданы на склад и нам вручили винтовки с оптическим прицелом. Основным предметом обучения стала огневая подготовка. Она включала в себя изучение материальной части (устройство винтовки во всех деталях), элементы баллистики с таблицами траектории полета пули при разных прицелах на расстояниях от 100 до 1000 м, тренировка в прицеливании и практическая стрельба по мишени. Падь Моховая представляла собой довольно широкую долину между невысоких сопок с отрогами или распадками в обе стороны между ними. В этих распадках и были устроены стрельбища для каждой роты отдельно. Здесь проходили все занятия по огневой подготовке. Каждый взвод имел свою землянку с печкой из какой-нибудь железной бочки или еще более экзотической штуковины. Где и раздобыли таковые в свое время? В землянках можно было обогреться в перерыве, в них же проводилась и теоретическая часть обучения. Большая часть времени в обучении практики стрельбы заключалась в тренировке прицеливания без патронов. Нужно было часами лежать на огневом рубеже, прицеливаться и щелкать затвором плавным нажатием на спусковой крючок. С приходом весны это была лафа. Можно было незаметно прикорнуть щекой на прикладе на солнечном пригреве. Но затем каждый раз следовала стрельба по разным мишеням боевыми патронами, на 100, 200 и 300 м из положения лежа, на 400 м — с колена, на 600 м — стоя. В последнем случае нужно было учитывать деривацию, отклонение траектории вправо на 12 см в результате вращения пули. Несколько позже я понял значение и необходимость детального изучения оружия. Я с удивлением прочитал в одной из повестей Олеся Гончара, обиженного тем, что их вооружили винтовками, которые не стреляли. Даже если это были автоматические винтовки Симонова, АВС, не говоря уже о самозарядной винтовке Токарева, СВТ, оружие не виновато. Я полгода был вооружен СВТ и могу сказать — это была очень хорошая винтовка, по удобству и скорострельности значительно превосходившая старушку Мосина. У Олеся Гончара необученные солдаты просто не знали оружия и не умели стрелять. У нашего оружия, которое всегда отличалось простотой и надежностью, обученный солдат легко устранит возможную задержку и продолжит стрельбу. Запомнился эпизод на пристрелке оружия перед контрольными стрельбами. Руководил капитан, начальник огневой подготовки батальона. Применялись патроны довоенного выпуска, точнее сбалансированные по мощности заряда и весу пули, нежели патроны военного времени с жестяной гильзой вместо латунной. У одной винтовки получался разброс попаданий. Капитан стал стрелять сам — нет кучности. Для снайперской стрельбы винтовка не пригодна? Недоумевает, винтовка же хорошая, в чем дело? Разобрал, проверил зазор боевого упора с винтом Нагеля, подточил боевой упор до нужного зазора (толщина папиросной бумаги) — и винтовка стала стрелять с хорошей кучностью. Меня удивило тогда, как он тонко чувствовал оружие. Но этому в должной мере должен быть обучен и рядовой солдат.

Постепенно мы втянулись в солдатскую жизнь, нас, можно сказать, пообтесали, и армейская лямка становилась терпимой. В марте заметно потеплело, а в апреле нам выдали новое обмундирование: шинели из грубого и плотного солдатского сукна, форменные гимнастерки из американской ткани красивого, но необычного светло-бежевого цвета, брюки обычного цвета хаки и американские ботинки. Ботинки из красной кожи с толстыми кожаными(?) подметками с металлическими подковками были добротны и красивы, но совершенно не держали влагу. Стоило пройти по росе, и ботинок был полон воды. В такие ботинки была обута вся дальневосточная армия до самого конца войны. Кажется, всего их было поставлено по ленд-лизу 12 или 13 млн пар. В новеньком с иголочки одеянии нас вывели перед праздником 1 Мая в Благовещенск на уборку улиц, и нас пристально наблюдал вышедший из особнячка японский консул. Нам показывали — вон он, японский шпион. Интересно, о чем этот шпион тогда думал? Внешний вид наш уже вполне соответствовал облику молодого бойца.

Всему прекрасному приходит конец, подошел конец и нашему обучению снайперскому делу. Мы успешно отстреляли зачетные стрельбы. Как всегда у нас бывает (Крылов спрашивает: «Можно ли вместо бывает сказать бывывает?» Пушкин отвечает: «Ну почему же нет, можно сказать и бывывывает»), не обошлось и без показухи. Каждая рота стремилась показать высокий уровень подготовки, и для исключения всяких случайностей в блиндаже с показчиками мишеней сидел наш старшина и в случае промаха стрелявшего делал в мишени пробоины из пистолета. Вообще-то лично я на тренировочных стрельбах не промахивался и в сложной стрельбе по движущейся мишени, но в ответственный момент может рука и дрогнуть. На этом курс обучения закончился, мы были награждены специальным значком «Снайпер» и распределены по строевым частям.

Рассеяли нас так, что потом я не встречал даже выпускников нашей школы. Уже во время военных действий в Маньчжурии на одном из переходов я встретил Гришу Маричевского. В это время он оказался в дивизионном оркестре, где играл на кларнете. Этому искусству он обучился, усердно занимаясь в музыкальном оркестре при доме культуры