совсем непохож на мой. Мне казалось, что из окон за мной подглядывают. Я заметила несколько лиц, мелькнувших за занавесками, а одна женщина, которая развешивала у себя во дворе покрывало в синюю клетку, проводила меня долгим взглядом: так и застыла с поднятыми руками и серьезным лицом. Я уже прошла, но всё еще чувствовала у себя на спине ее взгляд. Из-за заборов, сопровождая меня, доносился лай собак. Какой-то огромный пес бросился к калитке и с размаху припечатался к проволочной сетке, отделявшей его от улицы. Я шла в обнимку с портфелем. И совсем не была уверена в том, что найду нужный дом, хотя заранее отыскала его на карте этого района и выписала адрес и маршрут от станции на листок. Бумажка эта была зажата у меня в руке, уже совсем смятая от того, что я постоянно разворачивала и сворачивала ее в попытке выучить дорогу наизусть. Прежде чем отправиться в путь, я позвонила, но мне снова никто не ответил. И тут вдруг до меня дошло – очень может быть, что в доме никого нет. И ехать сюда было полным безумием.

Дом, где жил Марито, стоял в центре квартала. За дверью из скрещенных металлических прутьев, когда-то белой, начинался коридор, который шел вдоль боковой стены здания. Краска на ней облупилась и наполовину облетела, вдоль стены стояли горшки с засохшей геранью, и всё это придавало дому какой-то заброшенный вид. Я нажала на кнопку электрического звонка, что был сбоку от решетчатой двери, но никакого звука внутри не услышала. Я ждала довольно долго, потом три раза постучала. Никто не вышел. Тогда я толкнула дверь, и она неожиданно распахнулась с громким стуком. На полу в коридоре лежали сухие листья, в швах между плитками зеленел мох. Я остановилась перед дверью по боковой стене в самом конце коридора и постучала. Недалеко от двери было окно. Я заглянула. Внутри было темно, но я разглядела еще одну дверь, открытую, и свет. Почти вне поля моего зрения, за той дверью, с потолка на проводе свешивалась горящая электрическая лампочка. Я постучала в окно. Секундой позже на фоне этого света появилась мужская фигура. Мужчина был очень худым и, казалось, плохо держался на ногах. Он так и стоял, глядя в мою сторону, но как будто не замечая. Поскольку он стоял против света, его глаз я не видела, но не увидеть меня он никак не мог. Его худоба, узкие плечи и тот понурый вид, которым отличалась вся его фигура, напомнили мне о человеке с фотокарточки в комнате Марито. И точно так же, как тогда, с фотографией, я поняла, что это его отец. Я помахала ему рукой.

– Я – подруга Марито, – сказала я, не будучи вполне уверена, что он меня слушает.

Он, слегка покачиваясь, пошел по направлению ко мне, и через какое-то время, которое показалось мне вечностью, открыл окно и отошел на шаг назад.

– Марито дома? – спросила я дрожащим голосом.

Он очень медленно, словно для него это было очень тяжело, поднял руку к лицу и как будто отмахнулся от чего-то.

– Вы – его отец. Или нет?

– Да, – сказал он.

Где-то хлопнула дверь, он повернул голову на шум, а потом принялся показывать мне жестами, чтобы я уходила. Тряс передо мной руками, опустив ладони вниз, как будто старался испугать курицу.

В освещенном проеме дальней двери показалась еще одна мужская фигура.

– А ты что здесь делаешь? – вопросил Ковбой, подходя к открытому окну.

Увидев его, я на какое-то мгновение испытала невообразимое облегчение, как будто бы всё сразу должно уладиться, раз он здесь. Но сразу же сердце мое сжалось от страха намного более сильного, чем тот, что мучил меня до сих пор. Ковбой не уезжает с острова. Чтобы он оказался здесь, должно было случиться что-то очень нехорошее.

– Я не знаю, где Марито, – сказала я.

– Мы тоже, – произнес его отец, и мне показалось, что сейчас он скажет что-то еще, но Ковбой перевел на него взгляд и тот потупился, уставившись на свои ботинки.

– Он уехал в Сантьяго, – сказал Ковбой.

Отец Марито поднял голову и посмотрел на него так, будто для него самого только что услышанное тоже явилось новостью. Но тогда я этого не поняла, только намного позже, спустя долгое время. В тот же момент мне показалось, что всё встало на свои места. Марито уехал точно так же, как сделал это на следующее утро после нашего прикосновения в реке. На глазах у меня выступили слезы, я почувствовала себя круглой дурочкой и очень одинокой; мне даже показалось, что Ковбой улыбается.

– А когда он вернется? – спросила я.

– Не знаю, – ответил Ковбой.

Отец Марито закрыл окно и из-за стекла снова стал делать мне знаки, чтобы я уходила. Ковбой повернулся спиной и исчез за той же дверью, откуда и появился. Никогда и никого в жизни не ненавидела я так сильно.

13

Я вышла на улицу и встала столбом, как будто для меня в этом мире больше ничего не оставалось. Солнце уже скрылось за домами, и от земли тянуло сыростью и холодом. Холод я почувствовала ногами – лодыжки как будто обхватило ледяной рукой. За оградой из сетки-рабицы, границей соседнего участка с крохотным садиком, стоял парень приблизительно моего возраста, уставившись на меня неподвижным взглядом. Он вцепился в ограду, его пальцы с обкусанными ногтями побелели от усилий, которые он прикладывал, чтобы держаться за проволоку.

– Привет, – сказал он, прижавшись к сетке лицом с такой силой, что плоть, нарезанная ромбами, вылезала наружу, как сырое тесто.

Тут я поняла, что передо мной – умственно отсталый. Мне захотелось оттолкнуть его лицо, чтобы он прекратил на меня глазеть. Я кинулась прочь, бежала, потом остановилась отдохнуть, присев у входа в какой-то дом в нескольких кварталах оттуда. Возвращаться домой у меня не было никакого желания – хотелось лечь на травке и лежать. То, что мы с Марито совершили, – грех, и теперь мне предстоит за него расплачиваться. Всё то, что мне годами говорили в школе, мелькало у меня в мозгу. Высказывания моих подруг и моей мамы, все те фразы, над которыми смеялась Кармен. Они крутились и крутились в моей голове, но не могли полностью заглушить то, что скрывалось глубже: тоску, которая не имела с этими мыслями ничего общего, острую боль, как будто бы из меня вырвали кусок, и теперь там, где раньше было мое тело, зияет дыра. Когда я поднялась, уже стемнело. Вокруг было спокойно, только изредка слышался собачий лай, фырканье двигателя и доносившийся откуда-то из темноты звук сирены.

Я пошла на станцию, сосредоточив все свои чувства на успокаивающем мерном звуке собственных шагов. Никто не знал, что я здесь. Родители очень далеко. Подруг у меня больше не было. Я потеряла Кармен, а теперь и Марито меня оставил. Станция «Карупá» освещалась плохо, а люди на перроне, казалось, были полностью погружены в свои дела. И мне подумалось, что никому ни до кого нет дела, что я могла бы прямо сейчас упасть замертво, и никто не обратил бы на это внимания. Я купила билет и села на скамейку ждать электричку. Не успела я устроиться, как этот слабоумный, сосед Марито, уселся на другой конец скамейки и снова на меня уставился. Я сделала вид, что его не заметила.

– Это вранье, что Марито уехал в Сантьяго, – произнес он и стал двигаться ко мне по скамейке, пересаживаясь всё ближе и ближе.

Он смотрел по сторонам и даже заглянул под скамейку, как будто кто-то мог там спрятаться.

– Его кед – у меня. Я спрятал его в шкаф, чтобы мама не увидела. И я буду заботиться о его кеде, потому что друзья всегда заботятся друг о друге и друг друга любят.

И еще раз посмотрел под скамейку.

Раздался гудок, и слабоумный уставился на приближающийся поезд, как будто внезапно позабыл обо всем остальном и теперь внимательно следит за парадом-алле на цирковой арене. Я не стала пытаться его понять. Он внушал мне такой ужас, что воздух вокруг меня как будто высосало и воцарился вакуум. Как только электричка остановилась, я бросилась к