— Какая разница, — вздыхает Аркадий. — Лучше договорись с одним из местных святых, чтобы до конца недели постояла хорошая погода.

— С этим лучше к Герману, — отпускает неосторожную шуточку Лера.

Оба тут же подпрыгивают и впиваются друг в друга горящими от злости глазами. Застывшие лица. Плотно сжатые губы.

Вот и накануне они вели себя точно так же.

«Ты должен был позвонить мне», — рычал Аркадий.

«Да? И что бы ты сделал? — ехидничал Герман. — Расправил крылья и прилетел?»

«Не твоя забота, что бы я сделал. Ты должен был позвонить».

«Кому я должен, всем прощаю».

И все в таком духе.

— Беру свои слова обратно! — восклицает Лера с притворным ужасом. — Аркадий, не надо к Герману. Отвернись от него совсем, смотри на меня. — Натянув на груди белую блузку с расстегнутой верхней пуговицей, так что под тонкой тканью обозначаются соски, она поводит плечами, подмигивает Аркадию и кивает на открытую настежь входную дверь, в проеме которой висит москитная сетка. — Помоги мне передвинуть рояль, дорогой. Боюсь, одной мне не справиться.

Пока они двигают рояль, точнее, шепчутся на кухне, Нора, сидя на перилах, продолжает разглядывать цветы.

Мышка улизнула из лазарета раньше, чем Нора проснулась. Спала она плохо, но этот момент все же пропустила. На ее вопрос, слышал ли он, как уходила Леся, Герман ответил «угу». Повидаться с ней в столовой тоже не удалось. Возможно, она договорилась с кем-нибудь из подруг, чтобы ей принесли завтрак в комнату, или решила сидеть голодной. Прислушавшись к себе, Нора обнаружила, что рада ее отсутствию. Что они могли друг другу сказать? Как теперь вообще встречаться глазами?

Всю ночь Герман пролежал в одной позе — на спине, левую руку запрокинув за голову, правую вытянув вдоль туловища. Глаза его были то открыты, то закрыты. Нора многое отдала бы за возможность узнать о чем он думает. Дважды собиралась задать ему этот вопрос, но так и не собралась, оба раза ей помешал гнев. Она боялась, что не сумеет сдержаться, и вместо разговора получится скандал, тошнотворное выяснение отношений. Между тем лежащий рядом потаскун был так красив, что переполняющие ее эмоции привели к появлению фантазий на тему жесточайших пыток, которым ей хотелось его подвергнуть.

И еще она начала разделять чувства Андрея Кольцова.

Он сказал, что строптивый щенок вроде меня заслуживает только одного — хорошей порки.

Да, именно так.

Время от времени в голове у нее начинал звучать другой голос — голос разума? — вопрошающий: «А какое, собственно, ты имеешь право на этого мужчину? Потаскун или не потаскун, в любом случае он ничего тебе не обещал».

Голос этот Нору слегка подбешивал, и она начинала лихорадочно подбирать аргументы в защиту своего желания распять гаденыша.

«Он говорил, что я лучшая».

«А теперь говорит, что худшая? Наоборот. Когда ты сказала ему, что хочешь быть с ним, он ответил, что хочет того же».

«Зачем же ему понадобилось лезть в постель к этой сопливке?»

«Ну мало ли. Захотелось разнообразия. У тебя с этим как? С разнообразием в сексе».

«Никаким особым разнообразием их секс не отличался. Во всяком случае пока я за ними наблюдала».

«Пока наблюдала, ага. А наблюдала ты пять минут».

«Если ему чего-то не хватало, он вполне мог об этом сказать. Всегда говорил. И я никогда ни в чем ему не отказывала».

«Иногда, знаешь ли, просто хочется нового тела. Молодого тела».

Вот об это она и споткнулась. Молодое тело… Нет, вы подумайте!

Вся эта карусель в конце концов довела ее до мигрени.

Разыскав в сестринской аптечке таблетку пенталгина, Нора запивает ее глотком зеленого чая и отправляется во флигель с твердым намерением поспать.

Герман провожает ее задумчивым взглядом.

Как ни странно, ей удалось отдохнуть. Разбудил ее звонок, Лера интересовалась, чувствует ли она себя в силах прийти в Белый дом пообщаться с Александром, который уже здесь. Посоветовавшись со своей больной головой, Нора решила, что сможет.

И вот они сидят за столом и оценивающе разглядывают друг друга. Мужчина средних лет, ничем не примечательной наружности, и женщина, тоже не первой молодости, однако прилагающая определенные усилия к тому, чтобы нравится себе и другим. На нем те же мятые темные брюки, что во время их первой встречи, и серая рубашка в тонкую полоску. Плащевая куртка осталась на крючке в прихожей.

Рядом с гостем восседает хозяйка, готовая в любой момент подлить ему кофе и подложить на тарелку пирожок. Аркадий и Нора расположились напротив, Герман — в кресле около окна.

— Насколько я понимаю, речь идет о противостоянии между Андреем Кольцовым и его сыном Леонидом, не поделившими какой-то жирный кусок? — своим негромким ровным голосом говорит Александр, глядя поочередно то на Нору, то на Аркадия.

Трудно поверить, что обладатель такого терапевтического голоса способен неслышно подобраться к вооруженному злоумышленнику и вырубить за один момент. Привести в бессознательное состояние.

— Это вон туда вопрос, — с кислой миной Аркадий указывает на Германа.

Полулежа в кресле, скрестив лодыжки вытянутых длинных ног, Герман напоминает черную струну. Только лицо кажется бледным, как лицо вампира из готических романов. Кисть его правой руки непринужденно свешивается с подлокотника, пальцы сжимают дымящуюся сигарету. Под ней на полу стоит большая пепельница из бронзы в виде свернувшегося дракона.

— И жирный кусок тоже, — отвечает он после долгой паузы. Делает глубокую затяжку, так что тени на впалых щеках обозначаются еще резче. Медленно сцеживает дым. — Но подробностей вы от меня не дождетесь. Задайте свои вопросы Леониду при встрече, и он ответит вам, если посчитает нужным.

— Тоже, — повторяет Александр, окидывая взглядом его фигуру. — Что же еще, помимо жирного куска, не поделили отец и сын?

— Тощий кусок, — с усмешкой говорит Аркадий. И вторично тыкает пальцем в сторону Германа. — Этот самый.

Нора замирает, с преувеличенным вниманием глядя на блюдо с пирожками. Ох, зря он так… Со стороны кресла не доносится ни звука.

— Нам известно, что Леонид Кольцов в подростковом возрасте подвергался сексуальным домогательствам со стороны своего отца, — мягко произносит Александр. — Также мы знаем, что Леонид бисексуален. Если вам есть что сказать по этому поводу…

— Что вы хотите услышать? — спрашивает Герман. При звуках его голоса Нора наконец расслабляется. Ни малейших признаков злости или раздражения. — Бисексуален ли я? Нет, я гетеросексуален до отвращения. Покушался ли Андрей Кольцов на мою добродетель? Да. Но я был крепок в вере, и он остался ни с чем. Так что, помимо жирного куска, речь идет о его ущемленном самолюбии.

— Понятно, —