Рагдай быстро обернулся на Домира. На лице воеводиного сына ясно читалось изумление.

Домир ничего не понимал. Ему хотелось поскорее увидеть Литу, он был рад узнать о том, что Ивлад жив, но… Что значит «у меня»? Неужели Нежата приняла сватовство Военега? Да нет, быть такого не может. Сестра всегда была такой язвительной и холодной, что вряд ли нашёлся бы мужчина ей по сердцу.

– Отец, что ты сделал с Ивладом и Нежатой? – спросил Рагдай. – Мне не нравится твой тон.

– Пока ничего. Просто придержал. Но если Ружан Радимович прикажет…

– Ивлада отошли в темницу, – выпалил Ружан. – Я займусь им позже. Сперва представлю девоптицу отцу. А Нежату… – Он склонил голову, раздумывая. Домир вспомнил: у Ивлада тогда была накидка сестры, а ещё – её конь. Видно, Ружан тоже держал это в памяти. – А давай-ка и её тоже. Пускай посидит и подумает, как перечить желаниям царя. В темницу её.

– Ружан, опомнись! – крикнул Домир, но тут же осёкся, когда старший брат пристально посмотрел на него. Взгляд Ружана был так страшен, что Домир не сомневался: сейчас прикажет и его отправить в темницу. Но Ружан криво ухмыльнулся, увидев смущение Домира, и слез с коня.

– Выполнять, – бросил он воеводе.

* * *

Литу нарядили по-царски. Подобрали платье по стану – ни убавить ни прибавить, длиной в точности до пола, расшитое золотой кручёной нитью и молочно-розоватым жемчугом. По внутренней стороне рукавов швы были распороты – так, чтобы, появись вместо рук крылья, ничто не смогло их сдержать, да и весь фасон придумали таким, чтобы смотрелся ладно и на девичьем теле, и на птичьем.

Голову девоптице украсили низким жемчужным кокошником – ах, как любили в Серебряном лесу украшать волосы: хоть венцами из простых веточек, хоть самоцветными бусинами. Завидовали бы сестрицы, увидев Литин наряд, да только самой Лите было не до радости.

Пальцы и запястья её дальновидно не стали ничем украшать: сложно представить те украшения, что остались бы держаться на перьях, которые должны появиться вместо пальцев. Зато на шею повесили ожерелье в несколько рядов, сделанное из золотистых бляшек, похожих на монеты, в центре каждой из которых сверкал самоцвет.

Прошло больше суток с того момента, как незнакомые люди сняли её с коня Ивлада. Ей отвели богатые покои – быть может, даже самые богатые во дворце, но Лита боялась прикасаться к чужим вещам и даже на кровать ночью легла с неохотой. В светлице постоянно находились служанки, мельтешили и тихо ахали, готовые по первому указанию броситься помогать гостье. Но сколько Лита ни спрашивала о судьбе Ивлада, они не отвечали. Пару раз заходил Домир, но она отсылала его обратно, хоть и была рада, что её песня не навредила ему. Ружан заглянул лишь однажды, убедился, что с Литой всё в порядке, и больше не докучал.

Душили и давили стены дворца. Кругом были дерево и камень, роспись и ковры: запахи смолы, тканей, благовоний. Лите хотелось видеть небо, хотелось дышать студёным, звенящим воздухом и ощущать ароматы снега, спящей под коркой льда воды и тонкий аромат медовых яблок, покрытых снежной глазурью.

С раннего утра вокруг неё сновали служанки – робкие и тихие, с быстрыми и ловкими пальцами. Приносили угощения, пряные напитки, поправляли причёску и одежду, шептались о чём-то и поглядывали на Литу с жадным голодным любопытством, а Лита вздыхала и подсчитывала, когда луна подарит ей привычный птиче-человечий облик и избавит от несуразного тонкого тела… Только вот беда – вновь превращение произойдёт на глазах у людей. От этой мысли становилось тревожно и будто бы липко.

– Чужеземная госпожа! – с преувеличенно вежливым возгласом в палатах возник Ружан. За ним семенила борзая – белая, в чёрных пятнах. Лита вздрогнула, служанки разбежались, выстроились у стола со шкатулками драгоценностей и баночками духов, покорно опустив глаза. Лита с ненавистью посмотрела на Ружана, но про себя всё равно отметила, что в этот раз он был особенно красив: надел ослепительно синий кафтан с серебристым поясом, глаза горели звёздами на насмешливом благородном лице. Множество украшений гремели и звякали при каждом движении царевича, даже ножны на поясе сверкали и переливались.

Лита развернулась к нему лицом, и Ружан остановился, придирчиво оглядывая девоптицу с головы до ног. Лите захотелось спрятаться от его взгляда, и она неловко обхватила себя руками за плечи. Длинные рукава заколыхались. Собака обнюхала ноги Литы и устроилась на ковре.

– Не стоит прятать такую красоту. Над тобой постарались на славу. – Ружан взял Литу за запястья и развёл её руки в стороны, с жадным прищуром глядя на её шею, украшенную ожерельем, и ниже, на расшитое бусинами платье. – Сегодня тебя ждёт упоительный вечер, Лита. И я всё время буду рядом.

Он улыбнулся ещё шире, но улыбка быстро превратилась в оскал, а затем и вовсе угасла. Лита слышала, как часто бьётся сердце старшего царевича – а может, это стучало её собственное?

Её пугала мысль о том, что придётся провести весь вечер в компании чужих людей, да ещё и бок о бок с Ружаном. Она выдернула запястья из пальцев царевича и потёрла вспотевшие ладони о платье.

– Разве твой отец не хотел увидеть меня с птичьими крыльями? Может, ему стоит подождать моего обращения?

Ружан осторожно сжал пальцами подбородок Литы, поворачивая её лицо на свет. Лита почувствовала, как вспыхнули щёки: от смущения и злости.

– Хотел. И увидит. Мы всё успеем, у нас достаточно времени. Начнём с представления на пиру, милая Лита. – Ружан заглянул ей в глаза, и брови его чуть сдвинулись к переносице, словно царевича расстроило что-то из увиденного. Затем он, не выпуская подбородка Литы, потянулся рукой к столу, у которого замерли служанки, и взял маленькую баночку с рыже-алой краской. Лита отказалась, чтобы служанки красили ей щёки – боялась выглядеть нелепо и непристойно. Ей и так предстояло унижение во время обращения. Ружан откупорил крышку, зачерпнул кончиком пальца немного краски и нежно мазнул Лите по губам. Она вздрогнула от его прикосновения – мягкого, тёплого, но такого нахального, и отпрянула, сжимая губы. Краска ощущалась чем-то липким и согревающим, как свежий мёд. Ружан бархатисто рассмеялся, а потом и себе чиркнул тем же пальцем, оставляя на своих губах яркий рыже-алый след. Кто-то из служанок ахнул.

– А теперь нужно растереть равномерным слоем, – шепнул он и прижался поцелуем ко рту Литы.

Девоптица отступила назад, наткнулась спиной на столик и неуклюже зашарила руками, отыскивая опору. Склянки и шкатулки с бусами посыпались на пол, а служанки кинулись их подбирать, обрадованные тем, что наконец им нашлась работа и можно отвлечься от смущающего зрелища.

– Не бойся, дикая птица. – Ружан рассмеялся, а накрашенные губы ужасно ему шли, не делая облик девичьим, но подчёркивая грубоватую, мужественную красоту.

Лита вся дрожала, губы горели огнём. Она прижала тыльную сторону запястья ко рту, украдкой вытирая поцелуй царевича.

– Что ты делаешь, Ружан?

Он снова шагнул к ней, и Лита поняла, как сильно её трясёт. Ей и раньше хотелось убежать, но теперь желание стало нестерпимым. Ах, будь у неё крылья, выпорхнула бы из окна!..