— Но ты ведь не можешь и утверждать, что она совершенно никого не любит?!

— Я этого не говорил…

Камаль глядел на него так, как смотрит обычный человек на прорицателя, а затем спросил:

— Значит ты знаешь, что она влюблена?

Тот согласно кивнул головой и сказал:

— Я потому и пригласил тебя пройтись пешком, чтобы поговорить об этом..!

Сердце Камаля утонуло в самой глубине груди, словно в попытке убежать от боли, но он погрузился в самую пучину страданий. Он страдал и прежде от того, что она не может в него влюбиться, а теперь его мучитель заверяет его, что она влюблена… Его возлюбленная влюблена в другого!.. Её ангельское сердце подчиняется законам страсти, нежности, желания, пыла — всему, что направлено на какого-то определённого человека!.. Да, его разум — но не чувства — иногда допускал такую возможность, но то было смирение перед смертью как перед абстрактной идеей, не как перед холодной истиной, вонзающейся в тело дорогого человека или в его собственное. Поэтому эта новость застала его врасплох, словно и идея, и её фактическое существование открывались перед ним впервые.

«Задумайся над всеми этими истинами и признайся, что в этом мире существуют страдания, которые никогда не приходили тебе в голову, несмотря на твой обширный опыт в них».

Хасан продолжал:

— Я же говорил тебе с самого начала, что у меня есть причины, оправдывающие этот разговор с тобой. Иначе я бы не посмел вмешиваться в твои личные дела…

«Священный огонь должен поглотить меня до самого последнего уголька».

— Я уверен в том, что говорю. Я весь внимание к тому, что ты скажешь…

Хасан мягко улыбнулся, и его улыбка подсказала Камалю, что тот колеблется, не решаясь сказать последнее решающее слово, и он набрался терпения. Затем он подтолкнул его, несмотря на то, что его сердце предугадывало трагическую правду, и он сказал:

— Ты говорил, что тебе известно о том, что она влюблена?!

Хасан отбросил сомнения и сказал:

— Да. Отношения, что существуют между нами, дают мне право утверждать это..!

«Аида влюблена! О небеса! Струны твоего сердца вибрируют в похоронной мелодии. Неужели её сердце принадлежит этому счастливому молодому человеку так же, как твоё сердце принадлежит ей? Если это и впрямь возможно, то не лучше ли тогда, чтобы весь мир разрушился? Твой друг не лжёт, так как благородные и красивые молодые люди из знатных семейств не лгут. Самое большее, на что ты можешь надеяться — что её любовь иного рода, чем твоя. Если уж быть этой катастрофе, то утешает то, что Хасан любим. Утешением служит и то, что грусть и ревность не скрывают от тебя реальность — перед тобой стоит богатый, очаровательный, удивительный юноша!»

Словно нажимая на спусковой крючок револьвера, который заведомо для него пуст, он сказал:

— Кажется, ты уверен в том, что она любит — на этот раз — человека, а не его чувства к ней!

Ещё одно «ха» вырвалось у Хасана, показывая его уверенность. Его глаза скользнули мельком по Камалю, чтобы увидеть, насколько ли тот верит тому, что он ему говорит. Он произнёс:

— Наш с ней разговор был из такого рода, когда не существует двух толкований!

«Какого рода был их разговор?.. Я бы отдал всю свою жизнь ради одного его слова. Я бы узнал всю правду и выпил бы залпом всё мучение до дна. Слышал ли он её мелодичный голосок, который сказал ему: „Я люблю тебя“? Сказала ли она это по-французски или по-арабски? Это мучение подобно адскому». Он спокойно сказал:

— Поздравляю тебя. Каждый из вас двоих, насколько мне кажется, достоин другого!..

— Спасибо…

— Да, но я спрашиваю о том, что подвигло тебя раскрыть мне эту драгоценную тайну?

Хусейн вскинул брови и ответил:

— Когда я увидел как вы разговариваете наедине, я испугался, что некоторые её слова обманут тебя, как обманули уже многих других, и потому решил откровенно рассказать тебя всю правду, так как мне ненавистна сама мысль о том, что тебя могут ввести в заблуждение..!

Камаль пробормотал «Благодарю», растроганный высоким порывом этого даровитого молодого человека, которого любила Аида, ненавидевшего обман и убившего его правдой. А не побудили ли его мотивы ревности раскрыть тайну? Да, но разве он не видит его голову и нос?..

Хасан продолжал:

— Она с матерью часто бывают у нас дома, и там у нас бывает возможность поговорить…

— Наедине?

Это слово вырвалось у него неосознанно, и он пожалел о том. Лицо его покрылось краской, но Хасан ответил довольно просто:

— Иногда…

Как же Камалю хотелось увидеть её в этой роли — роли влюблённой женщины, чего он не представлял себе даже в самых смелых мечтах. Как поблёскивали страсть и нежность в её томных глазах, которыми она смотрела на него? Это видение освещало его ум, как горящий уголь священной правды и несло смерть его сердцу, оправдывая вечное проклятие любого скептика.

«Твоя душа трепещет, словно птица в клетке, желающая свободно парить. Мир — это перекрёсток руин, покидать который приятно, но даже если верно, что их губы соединились в розовом поцелуе, ты никогда не будешь лишён в водовороте безумия удовольствия от абсолютной свободы».

Обуреваемый самоубийственным желанием, он не мог больше сопротивляться, вместо того, чтобы понять его:

— Как же ты тогда согласился на то, чтобы она общалась с друзьями Хусейна?

Хасан немного помедлил, прежде чем ответить, затем сказал:

— Возможно, я не совсем доволен этим, но не нахожу причины, чтобы обижаться, ведь она на виду у брата и всех остальных, да и к тому же ещё таково её европейское воспитание. Не скрою от тебя, что иногда я думал о том, чтобы открыть ей своё раздражение, но мне неприятно будет, если она обвинит меня в