получена телеграмма военного министра Беляева, извещавшая, что на заводах в Петрограде объявлена забастовка, а среди рабочих, на почве недостатка в продуктах, начинаются беспорядки. В тот же день Беляев вторично телеграфировал, что рабочее движение вышло на улицу и разрастается. Обе телеграммы он сопровождал указаниями, что опасности нет и беспорядки будут прекращены. На следующий день Беляев и начальник петроградского военного округа генерал Хабалов доносили телеграфно, что в некоторых войсковых частях были отказы употреблять оружие против рабочих. Хабалов просил о присылке подкреплений, указывая на ненадежность петроградского гарнизона. Тогда же была получена телеграмма председателя Государственной Думы М.В. Родзянко. Он сообщал, что солдаты арестовывают офицеров и переходят на сторону рабочих. Вечером в тот же день от Родзянко были получены на имя императора еще две телеграммы. В них указывалось, что единственная возможность водворения порядка – Высочайший манифест об увольнении в отставку всех министров и сформирования нового кабинета лицом, пользующимся общественным доверием.

В 12 часов дня 24 февраля генерала М.В. Алексеева вызвал к прямому проводу Великий князь Михаил Александрович. Он подтверждал тревожные сведения, поддерживал необходимость указанных мер и называл имена М.В. Родзянко и князя Г.Е. Львова, как тех людей, которым следовало бы поручить формирование кабинета. С этого момента началось трагическое отставание действий императора от темпа событий, развивавшихся в Петрограде. Михаилу Александровичу государь ответил через генерала Алексеева, что он благодарит его за совет и знает, как ему следует поступить. После того он около часа говорил по телефону с императрицей, а затем направил телеграмму на имя князя Голицына, Председателя Совета Министров. Николай II указывал в ней, что при создавшейся обстановке он не находит возможным производить какие-либо перемены в составе правительства и требует подавления революционного движения и бунта среди войск. Генерал Лукомский отправился с этой телеграммой к М.В. Алексееву. Последний пытался склонить государя к уступкам, на которые указывали Михаил Александрович, Родзянко и князь Голицын. Его попытка успеха не имела, и телеграмма была отправлена. Д.Н. Дубенский, имевший возможность видеть в эти дни государя, на допросе указал: «Он был покоен и ничем положительно не проявлял и тени беспокойства».

Оно пришло только 25 февраля. Но, как видно из показаний свидетеля полковника Б.А. Энгельгардта, первого председателя революционного штаба Государственной Думы, смута в Петрограде уже приняла организованный характер: возник «Комитет Государственной Думы» и появилась «Военная Комиссия» этого Комитета, председателем которой в первые дни и был Энгельгардт. Ранним утром 28 февраля государь отбыл в Царское Село, следуя по маршруту Могилев – Орша – Смоленск – Лихославль – Бологое – Тосно. Впереди шел свитский поезд; в расстоянии часа езды от него – поезд государя. В пути стало известно, что в Петрограде возникла революционная власть и ею отдано распоряжение направить императорский поезд не в Царское Село, а в Петроград. Узловые пункты Любань и Тосно были заняты революционными войсками и государь принял решение ехать в Псков. Пошли последние часы царствования. Ознакомившись с мнением командующих фронтами, царь переступил через убеждения и традиции, приняв решение отказаться от короны. Он молился в своем вагоне перед походным алтарем и просил Бога простить ему этот грех – измену клятве, данной при воцарении. Если все кругом считают, что он должен принести эту жертву, он ее принесет.

Наступило 2 марта… Царь вышел на платформу. Перед ним лежал спящий древний Псков. Был легкий мороз, шел слабый снег. После непродолжительной прогулки вдоль состава Николай вернулся в вагон и составил две телеграммы. Одну на имя Родзянко, другую – на имя Алексеева. Вторая гласила: «Во имя блага, спокойствия и спасения горячо любимой России я готов отречься от престола в пользу моего сына. Прошу всех служить ему верно и нелицемерно». Пришло сообщение, что из Петрограда выехали для переговоров А.И. Гучков и В.В. Шульгин. Решено было дождаться их приезда и никаких телеграмм пока не посылать. Потянулись часы ожидания. Император не терял присутствия духа, и, хотя приближенные замечали признаки охватывавшего его волнения, природная выдержка не позволяла Николаю проявлять слабость. Депутаты приехали около десяти вечера. К этому времени в настроениях монарха многое изменилось. Он обдумывал грядущее и особенно будущее сына Алексея. Днем рокового дня император имел обстоятельный разговор с лейб-хирургом С.П. Федоровым, несколько лет лечившим Алексея. Отец просил врача высказаться откровенно о том, что ждет в будущем сына. Профессор не стал лукавить, сказав со всей определенностью, что, хотя Алексей и может прожить довольно долго, но он неизлечим, и предсказать будущее в данном случае невозможно. В ответ он услышал: «Мне и императрица говорила также, что у них в семье та болезнь, которую страдает Алексей, считается неизлечимой. Я не могу при таких обстоятельствах оставить одного больного сына и расстаться с ним… Я останусь около моего сына и вместе с императрицей займусь его воспитанием, устраняясь от всякой политической жизни» (Боханов А.Н., 1997).

Наконец прибыли посланцы революционной столицы. Они были растеряны и подавлены не меньше членов императорской свиты. В полном молчании прошло несколько минут, показавшихся часами, наконец, появился Николай II. Он был в казачьей форме и сохранил внешнее спокойствие. Он объявил о своем решении передать престол брату Михаилу. 3-го Николай Александрович получил известие, что на следующий день в Могилев приедет императрица Мария Федоровна. Как он ей объяснит? Но она должна понять; она его всегда понимала. Грустные обстоятельства на время разлучили их, но вот теперь после всего пережитого ему предстоит первая встреча с родным близким человеком, которому он нужен. Вдовствующую императрицу известие об отречении сына застало в Киеве: рано утром 3 марта об этом ей сообщил зять, Александр Михайлович. Она не сразу поняла, что случилось, была потрясена и горько рыдала. Не царский венец оплакивала старая императрица. Ей было невыносимо тяжело за Ники. Она предала забвению все былые неудовольствия, и единственное желание овладело ею целиком – видеть сына. Зять и дочь Ольга пытались отговорить Марию Федоровну от этой поездки, но встретили решительный отпор с ее стороны. Поздно ночью из Киева вышел поезд императрицы, направлявшийся на север. Около полудня 4 марта она прибыла в Могилев. Вернувшийся из Пскова Николай II вошел в вагон и через несколько минут появился на платформе вместе с матерью. Все были поражены самообладанием старой женщины. Обходя стоявших на перроне, она нашла в себе силы сказать несколько приветственных слов и улыбнуться. Затем мать и сын остались наедине. Более двух часов продолжалось их свидание, и ни он, ни она никогда никому не рассказали о том разговоре. Когда потом к ним пришел