экзамена на бакалавра — вот уже почти три месяца назад. Он тогда еще не достиг возраста, необходимого для получения прав, и в Париже мотоцикл стоял почти целый месяц в его комнате у стены, между кроватью и столом, так, чтобы машина всегда была перед глазами. Нередко Эльза заставала его лежащим на постели — подложив руки под голову, он слушал музыку и созерцал сокровище, которое ему вскоре предстояло оседлать.

Эльза смотрела на молодого американца, быть может пересекшего океан, чтобы умереть в этой больничке на берегу Средиземного моря, и ее взгляд, следуя дальше, остановился на Жанне, которая изогнулась на своем стуле, откинув голову назад, прижав руки к пояснице, стиснув челюсти. Эльза подумала о Франсуа — вчера, когда они, счастливые, наслаждались здесь солнцем и прохладой, лесом и морем, его уже не было в живых.

Покончив с регистрацией, Эльза вернулась к Жанне и предложила немного пройтись перед домом, пока ее не вызовут. Тома будет спокойнее, если он их увидит, сказала она, он ведь остался возле машины. Но Жанна чувствовала себя усталой и предпочла не двигаться с места. Эльза села возле нее, взяла за руку. Когда у Жанны начались очередные схватки, Эльза бессознательно стала дышать, как ее обучали когда-то, готовя к родам, и в течение нескольких минут Жанна вторила ей, но потом опять сникла, безразличная ко всему. Она, казалось, совершенно обессилела, мысли ее витали где-то далеко. Пришла сестра, и Жанна покорно последовала за ней.

Юноша на носилках все еще ждал, голова его больше не двигалась, глаза были закрыты, при каждом выдохе вырывался стон.

Эльза вернулась к Тома. Пюк мирно спал.

— Когда она родит? — спросил Тома.

— Не знаю. Может, вернешься домой?

— Я не устал, — сказал он.

Эльза взглянула на сына и опять, как утром, подумала, что он очень изменился.

— Франсуа был членом какой-нибудь партии? — спросил он.

— Нет, не думаю, — сказала она. — Гийом долго был в КП. Он вышел в пятьдесят шестом.

— Но продолжал заниматься политикой?

— На свой лад, да.

Она рассказала ему, как Франсуа как-то вечером неожиданно пришел к ней. Это было уже после смерти Гийома, но с Жанной он был тогда еще незнаком. Он был в полной растерянности. Ни одна партия его не удовлетворяет, говорил он, а хочется действовать, приносить пользу. Он уже работал тогда как фотограф для одного еженедельника; потом он ушел из редакции, поступил в информационное агентство и попросил, чтобы его послали туда, где идет война.

Эльза села, повернувшись к Тома, впервые за долгое время он ее о чем-то спрашивал.

— А Жанна член партии?

— Да, она коммунистка. Она говорила, что теперь в партии многое изменилось. Но Франсуа так и не захотел вступить, наверно, из-за того, что пережил Гийом. Они, кажется, вели нескончаемые споры на этот счет. Родители Жанны были далеки от политики.

Тома глядел в небо, потом опустил голову.

— Я сволочь, — сказал он. Губы его дрожали. — Теперь я буду жить совсем по-другому.

— Ты не сволочь, в тебе нет ничего сволочного, ничего.

Ночь была безлунная, она едва различала лицо сына.

— Я не знаю никого, кто был бы менее сволочью, чем ты, — добавила она.

Она не обняла его, боясь, как бы он не замкнулся и не пожалел о своей откровенности. Иногда проносилась машина, ненадолго освещая белый фасад и олеандры. Лебедь мерцал в зените, раскинув свои крылья в бездонной синеве неба, на краю Млечного Пути.

— Ступай к Жанне, — сказал он, — я побуду здесь.

Эльза вернулась в больницу, раненого юноши уже не было, она спросила о нем проходившего мимо санитара, и тот ответил, что пришел хирург, сейчас делают снимки, чтобы установить место перелома, опасаются внутреннего кровоизлияния. Ей сказали, что Жанна уже в родильном отделении.

Палата была на двоих; соседка Жанны недавно родила, муж сидел рядом, новорожденный спал. Жанна лежала с закрытыми глазами. Эльза тут же вышла, чтобы найти сестру или сиделку, но никого не нашла, и ей пришлось спуститься вниз. Коридор и вестибюль были безлюдны, пустые стулья блестели в неоновом свете. Дежурная за окошечком слушала радио Монте-Карло. Эльза подошла к ней и сказала, что Жанну непременно нужно перевести в другую палату, и объяснила почему. Женщина слушала ее, она даже приглушила радио, чтобы лучше слышать. «Но у нас нет ни одной свободной палаты, — ответила она, — сегодня много рожениц, а вы приехали неожиданно. Хорошо еще, что нашлась хоть эта койка!» У нее был южный акцент. «Какое горе для молодой женщины! А муж у нее был тоже молодой? Вы здешние?» Эльза старалась сохранить спокойствие и не сорваться. «А вы?»-спросила она в свою очередь. «Я местная, у нас дом на холмах, неподалеку от Гард-Френе, знаете?» И она заговорила о пчелах, которых они разводят, о сборе каштанов и винограда — он начнется у них через два дня: там, наверху, холоднее, чем на побережье. Она была довольна, что есть с кем поболтать. Эльза представляла себе Жанну: закрыв глаза, она слушает, как разговаривает счастливая пара. «Я очень прошу вас, — повторила Эльза, — сделайте что-нибудь, переведите ее в другое отделение». К сожалению, это невозможно, любезно растолковывала ей дежурная: «Мы ведь не можем поместить ее в хирургию или, скажем, в реанимацию. У нас в это лето чуть не каждый день поступают утопленники, приезжают всякие иностранцы, которые ничего не смыслят в море — уходят на лодках или заплывают слишком далеко. Вытаскивай их потом! Иногда их привозят к нам слишком поздно, мы уже бессильны. И самоубийц тоже хватает. Просто невероятно! Молодые люди, и надо же — приезжают из города, чтобы именно здесь покончить с собой». Она болтала без умолку. Эльза прервала ее вопросом: где можно найти врача? Женщина указала на дверь, откуда должен выйти врач, когда закончатся очередные роды.

Эльза сходила за Тома, чтобы тот посидел с Жанной. Было уже около одиннадцати, когда появился врач. Он осмотрел Жанну, сказал, что теперь остается только ждать. Он заметил необычное психическое состояние роженицы. Эльза почувствовала к нему доверие и рассказала все, объяснила, почему Жанна так безучастна. «Она больше не хочет жить», — сказала она с некоторой экзальтацией. Говоря с врачом, она вдруг поняла, что прожила последние тридцать шесть часов в непрерывном страхе, как бы Жанна не умерла — как именно, она не знала: может, просто выйдет на шоссе и будет шагать, пока не упадет, или заблудится среди поросших лесом безлюдных холмов, где бродят лишь охотники со своими собаками. Врач попытался ее успокоить: шоковые состояния