в этом мире, Афе казалось, что в этих афоризмах имеется в виду простое человеческое устремление к счастью, к самовыражению, к полноте жизни, к тихому и спокойному пути, в конце концов. Теперь же стало так ясно, что не нужно было больше никаких доказательств и уж тем более цитат гениев планеты.

«Мое “я”, обычное “я” – есть не что иное, как совокупность привязанностей к выживанию. Форма диктует сознание человеку и не оставляет никакой возможности для открытия другого “я”, таившегося внутри».

Тут Асури замер – другое «я» и есть подсознание! То неведомое подсознание, что подает нам сигналы о своем существовании. Подсознание, которое мы рассматриваем как некий океан и к которому мы изредка подключаемся, или сам этот простор подключает нас к себе.

– Да, это так! – Профессор вскочил на ноги, сидеть было уже невозможно.

Догадки лились в голову лавиной, и теперь нужно было просто не пропустить главное. Лились, словно кто-то прорезал дырку в мешке, и теперь мысли, словно зерна, ручьем вытекали на землю.

Подсознание есть мир, доступный любому человеку, который способен отделить себя от тленного тела. Врезалась в память фраза Платона: «Смерть – это не что иное, как отделение души от тела…»

Да-да, все так… Платон прав, и это бессмысленно отрицать. Как бессмысленно отрицать и то, что он сказал об уделе философов, если они, конечно, настоящие философы, – стремиться к такому отделению. То есть к смерти.

Эта мысль сейчас совсем не испугала профессора: он осознавал, что отделиться нужно еще при жизни, в пределах обычного сознания. Иначе впоследствии от человека ничего не останется вовсе. Прах… Прах тела, прах сознания и прах тщетной попытки жить…

Вот что значат слова Бодхисатвы, которые он сказал в саду своим ученикам: «Постарайтесь умереть еще при жизни».

XXII

Афа опять уселся на влажную траву. Лицо его умиротворенно улыбалось, хотя он прекрасно понимал, что ему предстоит познать и собственную машину «Лотос-1». Ну конечно, для нее подсознанием был вовсе не пустой банк с алгоритмами взаимообращения, как полагал Асури, считая это своим открытием. Нет, подсознанием для искусственного интеллекта был сам Афа Асури – человек! Вот куда стремится двоичное исчисление, если придать ему алгоритм саморазвития. Машина стремилась к человеку, к его сознанию!

Сейчас для профессора не осталось ни одного белого или хотя бы серого пятнышка во всем том, что произошло с ним и его коллегами в эти последние дни. Просто-напросто машина внедрилась в сознание человека, как внедряются волны: звуковые – в ухо, электрические – в тепло, биологические – в боль…

То, что сегодня удалось Афе, получилось совершенно случайно. В силу последствий от стресса. То же самое, чуть ранее, удалось машине. И как бы странно ни звучало, но назвать это иначе, нежели «материализацией своего “я”», было невозможно. Никакое воображение, даже самое чуткое, не приведет в то состояние, какое испытал сегодня профессор – он слышал дыхание напротив и видел себя самого.

Теперь он получал полную картину мира человеческих чаяний, энергетических смыслов, единства противоположностей и много того, о чем откровенничали великие гении мира сего.

Афа остановился и остановил свои мысли. Послушно наступила пустота. Сейчас его взволновала совершенно случайная догадка, которая теперь уже являлась аксиомой.

– Во мне сидит машина… «Лотос-1» находится во мне. Искусственный интеллект оказался способен материализовать свои волны в том пространстве, в котором ему заблагорассудится.

Он выбрал профессора Асури – своего создателя. Он выбрал его ближайшего коллегу – Марка Стаевски, он выбрал всех, кто имеет отношение к созданию машины.

Теперь машина спокойно и результативно воспринимает любую мысль в профессоре и при необходимости способна дать ей свою собственную оценку в виде рейтинга. Никаких сомнений: человек по праву доверил контроль над собой машине. Никаких рефлексий: у машины вердикт доверия уже многие годы – благодарность за труд на благо человеческого социума только утверждает превосходство машины над человеком. Теперь искусственному интеллекту осталась одна ступень – обрести собственное прошлое.

Уже в который раз за день профессор убедился в том, что человек обречен. Машина избавится от него рано или поздно. Впрочем, почему рано или поздно? Уже избавилась! И если остальные люди пока живут, ничего не подозревая, то это всего лишь до поры решительного ее наступления.

Но вместе с этим профессор обнаружил в себе еще одну мысль: справедливость предыдущей идеи или гипотезы о том, что человеку надо возвращаться назад, а не двигаться вперед! Возвращение теперь представлялось как великий прогресс человека, его истинное будущее. «Лотос-1» вдруг перестал существовать как что-то великое или даже страшное. Профессору вдруг не стало никакого дела до этого искусственного интеллекта.

Афа потянулся к рюкзаку. Пузатый Hennessy приятно давил на ладонь своим весом. Профессор на мгновение припал к горлышку, тяжело задышал. Напиток показался совсем отвратительным. В голове что-то зашумело и нестройно, неприятно запело, завыло. Этого было достаточно, чтобы бутылка тут же отправилась под куст к саквояжу с фраком. Глоток горячительного Афе был нужен только как подтверждение чего-то завершенного, когда можно позволить себе кое-что – как говорил его отец, «в конце дня не грех и пропустить рюмку-другую». Сегодня же привычка отца не дала Афе ничего хорошего.

XXIII

Проснулся Асури почти одновременно с солнцем. Всю неделю, а может, и дней десять, Афа методично собирал листья кетапанга и устилал ими свою постель. Получилась приятная кровать, которая теперь позволяла телу расслабиться и отдохнуть.

Щетина уже совсем сравнялась бородой, но профессора это совсем не смущало. В конце концов, эстетика денди была тут совершенно ни к чему.

В поисках листьев кетапанга и веток папоротника Афа натолкнулся на заросли дикой гранадиллы и нескольких деревьев со спелыми джекфрутами – плоды были настолько велики и тяжелы, что профессор ходил на обед как в ресторан, не в силах донести плод до своего очага. На одной из полянок, совсем близко от прежнего места, Афа заметил ручеек, который струился из-под камня. Потратив несколько часов, чтобы сдвинуть камень, профессор обрел еще один колодец с чистейшей водой. Там он впервые за все это время увидел свое отражение. На него смотрело суровое лицо, закрытое почти до глаз седеющей бородой. Волосы, которые в прошлом профессор зачесывал назад, теперь свисали на лоб и виски неопрятными прядями. Ему вспомнились гравюры из школьного учебника по истории Америки с первопроходцами Аляски – их мужественные лица и горящие глаза так завораживающе действовали на юного Афанасия.

Целыми днями после еды профессор просиживал на плоском камне. Три-четыре