он выспался. От захода до восхода было около одиннадцати часов, стало быть, и спал Асури почти столько же. Набрав в кружку отстоянной за ночь совсем прозрачной воды для питья, профессор умылся в колодце и вытерся отстиранной от вчерашней грязи майкой. Проведя рукой по лицу, он ощутил уже довольно-таки сильную щетину в тех местах, где всегда сбривалась ради красоты и изящества иссиня-черная борода. Профессор попытался разглядеть себя в отражении болотца, но темное серебро поверхности отражало только силуэт его головы.

Выпив воды, Афа достал из кармана вчерашние миндальные орехи и съел несколько штук. Накинув рюкзак и подхватив саквояж, профессор вылез из кустарника на тропу.

Теперь он знал все нужные направления, и осталось только решить, идти ли к вчерашним людям или какое-то время прожить одному и, постепенно освоившись, получить хоть какую-нибудь информацию о правилах (если они тут существуют) жизни в этом пространстве, отделенном от цивилизации электрической стеной.

Для начала Асури решил прогуляться в совершенно другую от тропинки сторону, прямо через поле, на котором изредка появлялись деревья или небольшие заросли кустарника.

Сделав несколько шагов, Афа вернулся к месту ночлега и оставил саквояж. В дорожной сумке лежало все то, что было необходимо для путешествия в Швецию: рубашка, идеальная фрачная пара, лаковые туфли, несессер и несколько книг. Бросив несессер в рюкзак, профессор вытащил фрак и повесил его на одну из веток гелама – дерева с красивым рисунком. В доме у Афы было множество статуэток и различной утвари из этого материала. Фрак рассмешил профессора: словно позывной из прошлой жизни, он казался настолько ненатуральным, что даже не вызвал ностальгической тоски по прежним временам, до такой степени это выглядело нелепо. Аккуратно сложив фрак в саквояж, Асури подсунул его к самым корням кетапанга, прикрыв вдобавок еще несколькими ветками. Отойдя ярда на полтора, он обернулся – ничего особенного в зелени не было, саквояж слился с цветом корней, земли и выцветшей травы. Надев рюкзак, Афа, как и задумал ранее, пошел через нехоженое поле к далеким деревьям.

Профессор Асури обладал уникальной способностью, о которой в его окружении мало кто догадывался. Вполне возможно, что эта способность могла вообще оказаться уникальной для человечества. Афа обладал диалектикой мышления. Можно сказать, что у него никогда не было никакой установки, повсеместно распространенной среди людей. Асури не был подвержен никаким устоям жизни, порядка – правилам и нормам. В детстве, будучи очень впечатлительным ребенком с богатым воображением, он однажды получил отцовское наставление. В русских семьях, да и во многих европейских, принято считать ребенка самостоятельной личностью. Исключение составляли иудейские семьи и старообрядческие, домостроевские. Отцовское слово было законом, неприкосновенным для любого анализа. Допускалось только буквальное исполнение. Маленький Афа, будучи еще Афанасием, и не догадывался о возможности опротестовать отцовское мнение, не говоря уже об ослушании.

Наставление было совсем нестрогое, всего-навсего подсказывающее дальнейшее поведение:

– Сынок, прежде чем что-то решить, взвесь все за и против. Не торопись с выводами…

Простые отеческие слова врезались буквальностью своего смысла. Воображение мальчика действительно взвешивало то одну, то другую сторону вопроса. Игра настолько захватила Афанасия, что в дальнейшем он уже не мог обойтись без сталкивания нескольких мнений. Удовольствие доставляла сама борьба различных высказываний, их вес, убедительность. Будучи юношей, завтрашний профессор мог часами наблюдать за диалектикой собственного мышления. Он никогда не торопился окончить поединок, дабы определить одно непоколебимое и стойкое понятие. Увлекшись, Афа навсегда отказался от какой-либо позиции без аптекарской точности эксперимента. Именно поэтому его так заинтересовал труд «Теория установки» Узнадзе и Натадзе: ученые действительно определяли природу краеугольных камней общества, где источником всегда была победа над противоположным мнением. Уже тогда молодой ученый заинтересовался, на каком основании одно мнение, впоследствии оказавшееся даже непригодным, одерживало победу над другим, отправляя беспомощное проигравшее мнение в небытие. Вот тогда и помог совет отца – «взвешивать»… Действительно, если смотреть с любопытством, а не пристрастием, то можно обратить внимание на удельный вес того или иного мнения. В этом случае все встает на свои места – Асури никогда не ошибался в своих выводах только потому, что всегда выбирал ту позицию, которая объективно побеждала в его ментальных играх. И совсем не расстраивался, если новое мнение полностью расходилось с прежним, устоявшимся и проверенным.

Именно такой подход к алгоритму человеческого мышления когда-то позволил профессору открыть колоссальную разницу между искусственным интеллектом и совершенным программированием машин для решения потребительских задач. Одним из фундаментальных открытий поведения мышления являлось существование в подсознании диаметрально противоположных решений. Мнений, которые доселе не были известны ему. Но как только профессор допустил, что любое мнение имеет свое отражение в виде противоположности, подсознание с легкостью подкидывало ему все новые и новые аргументы для дискуссии внутри самого себя. Впоследствии эта способность была названа гениальной, а сам Асури – гением. Никто не возражал против такого назначения молодому ученому неформальной степени превосходства. Сам Афа никогда не рефлексировал по поводу этого гордого своего свойства, его больше занимала сама игра во «взвешивание» всех за и против…

Сейчас он шел, опустив голову, и повторял виденное во сне, сличал его с собственными знаниями и ночным разговором с настоятелем монастыря Натом Ринпоче.

Афа не торопился, он прекрасно понимал, что речь идет исключительно о моменте, который в Библии описан и назван как грехопадение. Об этом Асури знал и знал подробно (набожная семья долгие часы проводила в беседах об основном вопросе человеческого несчастья). Он знал также и о «неизлечимости» человека от греха, о вечном покаянии и смирении.

Но настоятель говорил о другом, так, во всяком случае, казалось тогда профессору. И сон говорил об ином понимании расплаты за грех…

Афа начал игру:

– Священные книги, которые указывают на изъян человека, действительно священны.

– Да, это так. Из глубины веков, от самых истоков человеческого бытия слышится голос еще более древних. Тех древних, которым наука не дает определения в виде времени, когда эти древние могли существовать и делать подобные заявления. Именно это дает нам основание считать, что тексты священных книг не имеют источника, хоть как-то предполагаемого человечеством. Чудесным образом они даны ему.

– Святое в таком случае имеет свою разновидность, иерархию; можем ли мы отрицать одно святое и придерживаться другого?

– Нет, это бессмысленно. Далеко за пределами человеческого познания трудно отличить более правильное из всего скопления правильного, если нам неизвестны даже приблизительные основания для появления этих священных книг.

– Стало быть, достаточно одной книги для постижения сакральных смыслов и нет смысла пытаться искать дополнения в других источниках? Книга эта может