Шрифт:
Закладка:
Оратор спрыгнул с плиты, сорвал бороду и, нахлобучив треух, затерялся в толпе. Собравшиеся плотней сомкнулись вокруг могилы.
Когда гроб опустили в могилу, засыпали землей и прикрыли венками, подошла мать и с рыданиями упала на цветы. Ее подняли, дали понюхать нашатырного спирта. Она посидела на скамеечке и понемногу пришла в себя. Тогда сын Егор и Костриков взяли ее под руки и повели с кладбища. Следом за ними шла густая толпа, на ходу читая листовку «В венок убитому товарищу»...
6
Поздно ночью второго февраля к Григорию кто-то постучал в окно. Стук был условный, однако он никого не ждал. Григорий накинул полушубок, но не пошел сразу во двор, а сквозь морозный узор на стекле посмотрел на улицу. В рослом человеке узнал Николая Большого. «Что-нибудь случилось, раз Николай в такую пору», — подумал он и пошел открывать калитку.
Николай Большой, пожав ему руку, шепотом спросил:
— У тебя есть в городе родичи или близкие друзья?
— Есть, а что случилось?
— Надо прятаться, и как можно скорей. В городе идут облавы. Три часа назад в общежитии на Никитинской арестовали сорок шесть человек. Среди них Костриков.
— Так... Нехорошо. Но на Никитинской, кроме листовок и брошюр, ничего не найдут. Коли будут держаться спокойно — всех выпустят.
— Если не пришьют старых дел. Они на это мастера... Ну, ты прячься, Григорий, и, если уцелеешь, дай знать, я буду на старой явке.
Арестованных привели прямо в тюрьму и до утра загнали в «предварилку», где были общие нары, но на которых могло улечься не больше двадцати человек. Спали по очереди, а больше сидели и ходили.
Сергей просил всех на допросе говорить, что собрались случайно, пригласили-де незнакомые люди...
Утром арестованных развели по камерам. Сергей попал в небольшую камеру, где было всего пять заключенных. К нему сразу подошел пожилой арестант, заросший рыжеватой бородой.
— Из студентов, товарищ?
— Нет, я только кончил ремесленное. Учусь на курсах при технологическом.
— Одного замели?
— Нет, нас сорок шесть человек, все собрание.
— Собирались на Никитинской?
— Да.
— Сядем! — сказал незнакомец и перешел на шепот: — Еще не допрашивали?
— Нет, не допрашивали.
— Что взяли у вас?
— Так... листовки и несколько брошюрок.
— Ваше счастье! Если будете молчать — через месяц выгонят всех.
— Да как же молчать-то?
— А так, упорно. Ничего не знаю. Ни с кем не знаком. Позвали незнакомые студенты, ну и пошел послушать... Что бы ни показывали другие — все отрицай. Мол, знать ничего не знаю. Понял?
Сергей кивнул.
— Ну вот и все. Поговорим после допроса.
Бородатый закурил и стал ходить по камере, а Сергей лег и сразу уснул...
7
Когда ослабели морозы и на крышах появились первые сосульки, Кострикова выпустили из тюрьмы.
Оглядевшись, вдохнув полной грудью свежего воздуха, он пошел не на свою квартиру, а к Кононовым. Ульяна Веденеевна, поседевшая и как-то сгорбившаяся, хлопотала на кухне. Увидев Кострикова, она всплеснула руками:
— Сережа! Да откуда ты взялся?
— Только из тюрьмы. Наших выпустили уже давно, а меня держали за упрямство еще месяц.
— Батюшки мои! Да куда же ты теперь? Ведь с курсов и из управы, наверное, выгонят?
— Ерунда. Буду работать. Я ведь механик... Боюсь вот от квартиры откажут...
— Али у нас места мало? Живи на здоровье. Мы все любим тебя. Ведь ты сирота. Вот и будешь мне вместо Осюшки. Ведь друзья неразлучные были.
— Спасибо, Ульяна Веденеевна. Спасибо. Ваш дом всегда был для меня, как родной...
Как только стемнело, Сергей направился к Григорию и столкнулся с ним возле дома.
— Серж! Выпустили? — шепотом спросил Григорий.
— Как видите,— так же шепотом ответил Сергей.
— Долгонько тебя держали... Видно, запирался.
— Все начисто отметал. Даже совсем не отвечал на вопросы. Меня там один бородач научил.
— Такой рыжеватый?
— Да.
— Это наш. Человек железный. Стало быть, поздравляю с прибытием! Значит, узнал, как пахнет тюрьма? Это полезно... Есть где ночевать-то?
— У Кононовых устроился.
— Так... Сейчас я тороплюсь... А ты приходи обязательно завтра. Наперед скажу — я ждал тебя, Сережа. Очень нужен. Введем тебя в комитет, определим жалованье из партийной кассы. Будешь профессиональным революционером-агитатором. А так как здесь тебя слишком хорошо знает полиция, поедешь на станцию Тайга. Там дел невпроворот. Поедешь?
— А как же! Я сейчас на край света готов! Лишь бы скорей за дело!
— Ладно! Приходи завтра вечером, договоримся основательней.
Глава двенадцатая
1
Тайга... Одно это слово могло и сильного духом человека вывести из равновесия, испугать. Покинуть культурный университетский Томск и поселиться в «медвежьей берлоге», да еще нелегально, было нелегко для молодого человека, мечтавшего об учении. Сергей бывал в Тайге и знал, что это «дыра» похуже Уржума. Но поручение партии было для него свято.
Однако окончательный отъезд в Тайгу затянулся до глубокой осени. Оказалось много срочных дел в городе, и приходилось, как агитатору и пропагандисту, разъезжать по губернии и бывать в той же Тайге.
Летом его избрали членом Томского комитета РСДРП, и только в первых числах октября Костриков незаметно приехал в Тайгу.
Тайга была крупной узловой станцией. Там находилось большое депо, где было занято много рабочих и специалистов. Из небольшого таежного села она превратилась в поселок с населением в несколько тысяч человек.
Костриков, бывая наездами в Тайге, знал местных партийцев из депо и даже был дружен с некоторыми из них. Собираясь переселяться в Тайгу, он заранее известил о своем приезде слесаря Серебренникова, члена подпольной организации, у которого не раз останавливался раньше.
Серебренников был тихий семейный человек. Его трудно было отнести к «бунтовщикам». И внешне он не выделялся: среднего роста, мешковатый, со скуластым неприметным лицом.
Он встретил Кострикова с ночным поездом, незаметно провел через пути и так же незаметно вывел к рубленой избе, где жили Серебренниковы.
— Если кто спросит про жильца, — предупредил хозяин жену и тещу, — говорите, что ко мне погостить приехал двоюродный брат...
Вечером к Серебренникову под видом гостей пришли местные партийцы Сургонт, Томс, Реутов и представитель Томского комитета РСДРП Писарев — худой, болезненный человек, которого Костриков
