совсем незнакомые. Когда уже некуда было сесть и люди стояли у двери, Костриков и Лисов незаметно вышли и, обходя центр города, направились к тайной квартире Григория.

3

Григорий открыл сам, провел ребят в горенку, усадил к столу.

— Ну, были у матери Осипа?

— Были. Слышали, что хотят отпевать в церкви и хоронить с попом.

— Дудки! — нахмурясь, сказал Григорий. — Будем хоронить как героя революции, убитого царскими палачами. Поднимем весь город. Таково решение комитета. Сейчас бурлит вся страна — нас не посмеют тронуть.

— Хорошо, если б так, — задумчиво сказал Лисов. Григорий расправил усы и, подобрев, спросил:

— Вы есть хотите, ребята?

— Нет, нет, какая еда!

— Тогда вот что: будете мне помогать писать листовку о Кононове.

Он поставил на стол чернила, положил бумагу, ручку.

— Мы тут начинали было, но, кроме названия, ничего не могли придумать. Никак не успокоимся.

— А название какое? — спросил Костриков.

— Название вроде удалось: «В венок убитому товарищу».

— Это хорошо. Задушевно, — одобрил Сергей.

— Понравилось? Тогда вот тебе ручка, пиши дальше, — сказал Григорий.

Сергей сел поудобней:

— Давайте так: «Восемнадцатого января пал от пули царского палача наш товарищ — рабочий Иосиф Егорович Кононов».

— Хорошо! — похвалил Григорий. — А дальше бы так: «Он умер, как подобает умереть всякому рядовому той великой армии, которая называется всемирным пролетариатом».

— Здорово! — прошептал Лисов.

— Погоди, забуду, — остановил Григорий. — «Он пал со знаменем в руках, под сенью которого рабочий класс несет обновление всему старому миру».

— Очень хорошо! — одобрил Сергей. — Помедленней говорите, не успеваю записывать...

— Хорошо бы о расправе с демонстрантами сказать, — посоветовал Лисов.

— Да, надо, — поддержал Григорий. — Обязательно напиши, что кровь пролита в Петербурге, Москве, Риге. Пиши сам.

Все притихли. Было слышно лишь, как скрипит перо по бумаге.

— Вот я тут еще добавил, — сказал Сергей. — «Тюрьмы и виселицы не запугают рабочий класс, штыки и пули не остановят революционного движения пролетариата».

— Хлестко! Так и гвозди! — одобрил Григорий.

— Хорошо бы стихи вставить: «Не плачьте над трупами павших борцов», — предложил Лисов.

— И стихи вставим. Пиши, Сергей!..

Только в полночь листовка была переписана начисто, и Кострикова с Лисовым Григорий отпустил домой.

4

Томский губернатор Азанчеев-Азанчевский только вернулся из Петербурга. После дороги еще не успел отдохнуть и был в плохом настроении. В столице ему было сказано, что государь весьма недоволен беспорядками в Томске. А чем он был недоволен: самой демонстрацией или тем, что оказались убитые и раненые, разъяснено не было. Губернатор всю дорогу думал над этим и решил, что государь вообще недоволен тем, что происходит в России.

Приказав адъютанту никого не впускать, губернатор удобно развалился в мягком кресле и закурил сигару. Он был грузен и страдал одышкой. Однако никому об этом не говорил и не показывал виду.

Расстегнув жесткий воротник мундира, чтобы легче было дышать, откинул массивную голову на спинку кресла. Черные густые волосы, нависающие брови, пышные усы и большая, в кольцах, борода делали его похожим на древнего ассирийского царя, вызывая у подчиненных страх и трепет.

Высоко пуская дым, губернатор перенесся мыслями в Петербург, в уютную квартирку пикантной соломенной вдовушки.

Вдруг дверь приоткрылась, вошел смущенный адъютант:

— Ваше превосходительство, прошу извинить... к вам настойчиво просятся господин полицмейстер и жандармский полковник.

— Что-нибудь случилось?

— Не имею чести знать. Хотят говорить лично с вами.

«А, черт бы их побрал», — выругался про себя губернатор и сказал:

— Проси!

Тучный полицмейстер и маленький, с нафабренными усиками жандармский полковник, войдя, козырнули:

— Здравия желаем, ваше превосходительство! Честь имеем поздравить с благополучным прибытием.

— Спасибо, господа! Прошу садиться, — официально сказал губернатор, давая понять, что разговор может быть только деловым.

— Позвольте доложить, ваше превосходительство, — начал тучный полицмейстер, — никаких беспорядков и бесчинств за последние дни в городе не про изошло.

— Слава богу! — облегченно вздохнул губернатор, незаметно застегивая под бородой воротник. — Что же вас привело ко мне в столь ранний час?

— Позвольте мне, ваше превосходительство, — поднялся поджарый полковник, ущипнув усики.

— Сидите, полковник. Я вас слушаю.

— Честь имею доложить, что, по агентурным сведениям, завтра должны состояться похороны убитого Кононова. Крамольники собираются снова устроить демонстрацию. Уже извещены сотни рабочих, студентов, мещан. Как прикажете поступить, ваше превосходительство?

— А какие меры намерены принять вы? — поморщившись, спросил губернатор.

— Полагаем двинуть отряды полиции и, если позволите, войска. Демонстрация будет разогнана, зачинщики арестованы.

— А покойник брошен на дороге? Так-с? — язвительно спросил губернатор и кашлянул в кулак: — Может быть, снова устроите стрельбу?

— Как прикажете, ваше превосходительство.

— Стрельба по толпе вызвала недовольство государя. Бунтовщиков хватайте дома, а не в толпе. Пусть хоронят, пусть кричат и машут флагами. Приказываю наблюдать, но не чинить никаких препятствий.

5

Двадцать шестого января, в среду, заводы и фабрики не работали. Днем в условленное время загудели гудки паровозов, им откликнулись басовитыми голосами заводы, фабрики, мастерские. И трехтысячная толпа, высоко неся красный гроб, венки из пихты и цветов и красное знамя, с которым шел на демонстрации Кононов, двинулась на кладбище.

На улицу высыпали горожане — стояли с двух сторон, сняв шапки.

Оркестр, собранный из студентов, играл траурный марш.

Вооруженные дружинники шли за гробом и с боков колонны. Но на улицах не было видно ни одного полицейского, ни одного жандарма. Только сновали, втирались в ряды какие-то шустрые, никому не известные люди.

На кладбище, когда гроб поставили на бровку у вырытой могилы, толпа сгустилась, оттеснив полицейских. На заснеженной плите появился бородатый человек в полушубке и, сжимая в руке треух, заговорил негромко, проникновенно:

— Товарищи! Сегодня мы хороним отважного революционного бойца Осипа Кононова, павшего от рук царских палачей. Он шел впереди демонстрантов со знаменем в руках и погиб, как герой. Мы собрались, чтобы сказать последнее «прости» нашему дорогому товарищу и выразить гневный протест царю-извергу и его наемным убийцам.

Сергей и его друзья, слушая гневные слова оратора, не спускали глаз с полицейских. Те хмуро стояли поодаль.

— Мы не забудем о злодейском убийстве. Мы не простим палачам! — приглушенно, но жестко звучал голос оратора. — Гибель Кононова еще теснее сплотит наши ряды. Пусть каждый, кто готов до победы бороться за