Я кивнул и направился вдоль по самой шумной улице, с рядами разномастных заведений.

Мне нужна была таверна «Восьмилунье».

Так говорила Джад — чароитка, которую мы с Галеем допрашивали в бункере в Ютаке.

«Ищи в Тафаларе мага по прозвищу Испытатель, — сказала она тогда. — Он Мастер Материй, работает на столичный Военный Дом и часто бывает в таверне „Восьмилунье“. Возможно, там ты получишь ответ насчёт своего отца».

Таверну отыскать — не проблема. Другое дело, что, как оказалось, этот человек работал на Военный Дом Ланне, а с ними у меня как-то сразу не заладилось. Так что надо было поторопиться, пока Гедеон не натравил на нас своих людей.

Дойдя почти до конца улицы, я увидел круглую деревянную вывеску, на которой мерцали белые буквы «ВОСЬМИЛУНЬЕ».

Не хотелось тащить Акулу с собой, но выбора не осталось.

Мы уже были на подходе к таверне, как вдруг из-за угла показалась группа Жрецов в длинных чёрных одеяниях, с шапочками на макушках.

Жрецы направились прямо нам навстречу.

Вот зараза... Если среди них есть Жрецы рангом выше Настоятеля, то они сразу увидят, что у меня нет Знамения. А если его нет, то значит, я Иномирец. Тогда какого хрена я расслабляюсь в обнимку с ночной бабочкой, а не батрачу, как проклятый?

На этот вопрос мне отвечать не хотелось.

К тому же, увидев, что я в нормальном сознании, Жрец-Оракул мог быстро обработать меня прямо тут. Знамения у меня нет — значит нет и защиты против воздействия.

Всё это опять было очень-очень хреново. Хреновей некуда.

Я прижал Акулину к себе и прошептал ей на ухо:

— Отойдём в тень между тавернами, к забору.

Она покорно пошла туда, куда я её потянул (наверное, помнила про свои обязанности по контракту).

Как только мы оказались в тени, девушка обняла меня, вжав в забор, и рассмеялась.

— Тебе сегодня придётся раскошелиться, маленький развратник! Я беру о-о-о-чень дорого! — А потом шёпотом спросила: — Боишься, они увидят, что у тебя нет Знамения?

Акула, конечно, всё сразу поняла.

Только в её глазах внезапно появилось что-то такое, от чего холодок пробежал у меня по спине.

Девушка до боли стиснула мне запястье.

— У тебя нет Знамения... почему? Все говорят, это врождённое уродство астрального тела, но почему у других такого нет?.. — Она отстранилась и внимательно оглядела моё лицо. — Я чего-то о тебе не знаю, да?

Она смолкла, подождав, пока Жрецы пройдут мимо (они так и не обратили на нас внимания), а потом ещё сильнее сжала мне руку.

— Ну? Я чего-то о тебе не знаю? Говори.

Я посмотрел ей прямо в глаза.

— У нас времени в обрез. Вернёмся в Измаил и поговорим.

— Нет. Я хочу знать сейчас. — Акулина ухватила меня за грудки и принюхалась, будто пытаясь понять, кто же я на самом деле, а потом задала вопрос прямо и жёстко: — Ты Иномирец, да?

Что ж, она быстро сложила два плюс два, и даже в темноте я заметил, насколько сильно побледнело её лицо.

Мой ответ ей был не нужен — она и без того понимала, что права, как и инспекторы «Железного Бутона», как и Галей, который твёрдо это знал.

— Ты Иномирец... о боги... — прошептала девушка, уже не глядя на меня. — Я считала, что ты человек, а ты... Иномирец... я доверила тебе свою жизнь, своё тело, я доверила тебе всё, а ты... — Акула будто плюнула мне в лицо: — Иномирец.

Она всё повторяла «Иномирец», но я слышал совсем другие слова: «падаль», «отброс», «безмозглый раб», «жалкое отребье». Не человек.

— Мой долг — сообщить об этом немедленно! — добавила она, отпрянув от меня, будто боясь запачкаться. — По Стокняжью открыто разгуливает Иномирец! Как ты вообще сбежал из Тафалара не обработанным? Тебя срочно надо...

Тут она увидела на улице патруль военных.

Я тоже их увидел, и теперь у меня осталось всего два варианта. Первый — незаметно вырубить Акулину и не дать ей встать между мной и таверной «Восьмилунье». Второй — сказать ей правду, а если не сработает, то вернуться к первому варианту и вырубить.

Итак, минута до того, как патруль окажется рядом.

Всего минута.

Я обнял девушку, быстрым движением задрал её шубу вместе с платьем и снял один из кинжалов с её бедра. Остриё клинка тут же кольнуло Акулину в шею.

— У меня мать осталась дома, — сказал я ей на ухо. — Она в коме. И ни ты, ни кто-то ещё не помешаете мне поставить её на ноги. Мне плевать, что ты думаешь про Иномирцев — мы ничем не хуже тебя. Хоть на секунду представь себя на месте кого-то из нас. Например, на месте крепостной актрисы из комнаты приватных развлечений Гедеона Ланне, откуда ты недавно сбежала... Вспомнила? Понравилось? Хочешь обратно?

Она сглотнула, не сводя с меня глаз, но ничего не ответила.

Во мне же всё сильнее закипал гнев.

— Ты же знаешь, что этот патруль меня не остановит. Ты готова рискнуть своей драгоценной жизнью, чтобы отправить меня на обработку к Жрецам? Медаль хочешь за это получить? На грудь её приколешь, порадуешь своего нового жениха? Или папочку? Ты казалась мне умной и достойной, но, похоже, нам не по пути.

Я разозлился настолько, что бил во все её болевые точки, какие только мог.

Патруль тем временем приближался.

Акулина снова сглотнула, понимая, что моя рука не дрогнет, если потребуется убрать кого-то с дороги.

— И ещё кое-что, — уже спокойнее добавил я. — В моей сумке лежат две пластинки. На одной — запись твоего согласия переспать с Гедеоном и выйти за него замуж, а на второй — признание Гедеона в том, что он тебя опоил и собирался обесчестить по приказу своего отца. Можешь забрать доказательства и решить сама, развязывать ли войну с Домом Ланне перед наступлением на Котлованы, но я постарался сделать всё, чтобы этой войны избежать. Гедеон остался ни с чем, ты ему не досталась. Ваши внутренние распри могут сорвать наступление, а ты ведь так печёшься о своём государстве. Отомстишь Гедеону позже. Ты должна знать это, прежде чем наши пути разойдутся.

Губы Акулины дрогнули.

— Ты сделал это... для меня?..

Она помолчала и добавила после недолгой паузы:

— У меня ведь тоже была мама. Я плохо её помню...