Шрифт:
Закладка:
– Когда-то давным-давно кто-то изобрел машину, которая замораживала продукты и удаляла из них лед. Только это ведь уже не мороженое. Тень былого, да?
– О, – ответил Кит и добавил: – Это… спасибо. – И следом за Лэйки он вышел из кухни.
мы бывали тут прежде
– Кит.
– А?
– Можно вопрос?
Кит и Лэйки лежали в противоположных углах спальни на втором этаже, в которой прежде располагалась детская: в одном углу пыльная кроватка, на полке – книжки в картонной обложке, на стене нарисован цирк.
– Сегодня, – прошептала Лэйки, – на дороге, перед тем, как налетел рой… помнишь, что ты сказал тогда?
Покинув Городок, Кит взял за правило даже спать в вязаной шапочке. Это был самый роскошный из его пожитков. Вторая кожа мозгов. Снимать ее Кит ни за что не хотел. И вот, натянув ее на глаза, он ответил Лэйки:
– Помню.
– Ты говорил, что уже бывал тут.
Кит дождался, пока она наконец задаст вопрос:
– Это у тебя вроде дежавю?
– Нет, – ответил Кит.
– То есть ты говорил буквально? Ты уже по правде бывал на этой дороге?
Кит подумал о том, что ранее, за столом, говорила Лоретта, – о том, чтобы попытать удачу в Бостоне. Когда дело доходило до будущего, то его собственное казалось ему чем-то хрупким, вроде больной птички. Или… вроде брикета сублимированного мороженого, от которого никакой радости. Только ее тень.
– Я имел в виду, – тихо заговорил он, – что мы все на ней уже бывали.
– Это как?
– Лэйки.
– Что?
– Мы все это уже переживали. Мы бывали тут прежде.
Я стою на верхней ступеньке лестницы и работаю, работаю скарпелем и молотком. Каменная стена очень твердая, работа продвигается медленно, но я не унываю. Мой круг чуть меньше, грубее и не такой живой, как оригинал, но суть передана полно. Восемнадцать лет и девять оборотов спустя я выхожу на финишную прямую. Я и сама не уверена, ради чего потратила годы на то, чтобы высечь в каменной стене подвала огромный круг. Наверное, это как если бы я откапывала некий артефакт, пролежавший в камне бесчисленные годы, в ожидании, когда кто-нибудь извлечет его на свет.
В этом круге больше археологии, чем искусства.
Каждый вечер я уделяю ему полчаса. Спина уже не та, что прежде, хотя во сне открывается хранящаяся в дальних уголках подсознания важная истина: с каждым годом, по мере того как круг все больше напоминает оригинал, мне все сильнее становится не по себе от него. Словно его бездонный центр может меня засосать.
Если не хуже. Словно круг – это не более чем мой автопортрет.
Через полчаса спускаюсь с лестницы полюбоваться прогрессом. Внизу круг касается пола, вверху – высокого потолка. Неплохо. Для копии.
Беру планшет, бокал красного вина (я пью его не спеша) и, потягивая напиток, осматриваю склад. Мой подвал, глубокую глотку горы: пещерообразный, необработанный, идеально подходящий для своих целей. От стены до стены змеятся ряды полок, банки с сублимированными продуктами, зажигалки, бутановые горелки, свечи, медикаменты, пятифунтовые тубы с корицей, пыльный арсенал, и все это – свидетельства амбиций Архитектора. Не говоря уже о его предусмотрительности, позволившей соорудить такое место.
Это поистине нечто.
Я иду вдоль рядов, потягивая вино и пересчитывая запасы на полках. Было время, когда опись отнимала два-три часа в неделю, когда на планшете у меня крепились десятки листов с перечнем. Теперь их осталось всего два. Часы показывают, что на все про все у меня ушло восемь минут.
Покончив с вечерней рутиной, я с планшетом и пустым бокалом поднимаюсь по витой лестнице, и каждый шаг отдается металлическим лязгом и эхом. Задержавшись на последней ступеньке, перед тем как закрыть дверь, бросаю последний взгляд вниз, на пустеющий подвал.
– Мы бывали тут прежде… – Слова отражаются эхом от каменных стен.
Я смакую их, даю себе секунду, чтобы впитать их, зная, что ежедневный ритуал – ближайшее доступное мне подобие живой беседы.
Когда эхо моего голоса стихает, я гашу свет и ухожу, притворив дверь.
итак, твое тело меняется, что дальше?
Средних размеров валун – это, конечно, не окно на втором этаже школы, но и он сгодится. Кит сидел на нем, наблюдая: Лоретта обращалась с винтовкой очень умело; Леннон в навигации оказался на голову выше Монти; Принглз же не проявил мастерства ни в ориентировании, ни в оружейном деле, но, когда Лоретта вернулась с охоты, неся двух жирных кроликов, он живо развел костер.
Вердикт: группа из Пин-Оук – не раздолбаи.
Лес тут был гуще, и каждый сантиметр пейзажа покрывал либо легкий снежок, либо кустарник. Это напомнило Киту о времени, когда он еще только начинал заниматься живописью. Тогда хотелось вложить как можно больше в каждый уголок листа. А потом он познал, как важно дать полотну жить своей жизнью и что, если недотянуть в одном месте, усиливается ощущение от другого, и так далее, и тому подобное.
Черт возьми, как же ему не хватало живописи. И Дакоты.
А еще тепла. Ему хотелось в тепло.
– Эгей. – Рядом на камень присела Лэйки.
– Так кличут лошадей.
В этот момент шептавшиеся под деревом Монти и Лоретта разразились смехом.
Какая гадость, решил Кит.
– Чем он, по-твоему, занят? – спросила Лэйки.
– Не знаю, но мне уже противно.
Лэйки проследила за его взглядом.
– Нет, я не о них. Я про Леннона.
Они сделали привал посреди леса третий раз за день и сидели тут по одной причине – Леннон вдруг вызвался сбегать вперед и разведать обстановку. Теперь все ждали только его.
– Не знаю, – ответил Кит. – Проверяет дорогу?
Лэйки посмотрела ему в глаза так, как умела только она. Словно читая его самые потаенные мысли.
– С тобой все хорошо?
– Ты из-за роя спрашиваешь?
Из всех опасностей, что подстерегали в лесу, больше всего Кита волновало отсутствие нормальных укрытий. Прямо посреди обеда они услышали в отдалении грохот роя. В конце концов мухи пролетели мимо, но обед все доедали спешно и в тревожном молчании.
– Я не о том, – сказала Лэйки. – Просто ты… как будто не с нами.
Кит посмотрел на нее в ответ почти столь же пристально.
– С тех пор как мы ушли из Городка, мне каждую ночь снится один и тот же сон. Спать не могу.
– Что в этом сне?
– Я в комнате. Всюду яркий, слепящий свет. Ни стен, ни потолка, ни пола не видно. Я сижу за столом, а напротив меня – человек. Вроде бы женщина. Мы с ней общаемся мысленно, а потом вдруг налетают мухи.
