– Не голодна. Буду чай.

– Как хочешь. Возьмешь тогда к чаю кусочек годовалой оленины?

– Что значит – годовалой? Из годовалого олененка, что ли? Нет уж, спасибо! Детенышей животных я не ем.

– Детеныши не пострадали. Оленина год пролежала в земле, в мерзлоте. Это особый способ приготовления, а заодно и хранения. Праздничное блюдо, между прочим, бабушка специально для тебя мясо откопала.

Тут Тильда поняла, что за камень принесла в чум бабушка Якура. «Целый год мясо тухло в земле! С ума сойти!» – ужаснулась она, а вслух ответила с милой улыбкой, предназначенной хозяйке чума:

– Спасибо, я тронута. Только у меня что-то живот разболелся.

Бабушка Якура приветливо улыбнулась, покивала и что-то коротко гортанно произнесла. Якур перевел:

– Баба-яга принесет тебе чай.

– Отлично! – обрадовалась Тильда, но, увидев жидкость, полившуюся из чайника в кружку, внутренне содрогнулась. Содержимое кружки, которую поставил перед ней Якур, с виду ничем не отличалось от того, что было в тарелке, с той разницей, что вместо красных ошметков там плавали черные щепки. Якур открыл секрет:

– Чай с березовой чагой, заправлен оленьим жиром!

– Здорово! – воскликнула Тильда, усиленно удерживая на лице улыбку и пряча от хозяйки глаза, полные ужаса. Она взяла кружку в руки, поднесла к губам и сделала вид, что собирается отхлебнуть, но тут же пожалела об этом: от запаха ее чуть не вывернуло. А в это время «баба-яга» с довольным видом протянула ей миску с рыжими ломтями.

– Бери хлеб, – сказал Якур.

Услышав знакомое слово, Тильда испытала облегчение, решив, что среди этой экзотики нашлось-таки что-то понятное и простое, и охотно взяла кусок. В следующий миг она подумала о том, что цвет у хлеба слишком странный, а потом Якур сообщил ей:

– Очень полезный, с оленьей кровью.

Кусок выпал из рук девушки, ударился о край кружки и развалился. На пол посыпались крупные крошки.

Бабушка Якура ахнула, подскочила и, бросившись к ногам Тильды, принялась поспешно собирать их. Тильде стало неловко. Она нагнулась, чтобы помочь, но женщина протестующе замахала руками и даже соизволила сказать ей по-русски:

– Сама! Сама!

Якур снова объяснил происходящее:

– Ты – гостья, тебе нельзя ничего убирать, иначе унесешь весь ее достаток.

– А-а… Вон как! А почему она так испугалась, что я накрошила? Свинство, конечно, с моей стороны, но ведь можно и потом убрать. Не так уж их много на пол упало.– Тильда виновато улыбнулась.

– Крошки на полу – это плохо. Если не убрать сразу, то их соберет мизгирь-паук, отнесет на небо и покажет Богу Торуму, как обращаются на Земле с его дарами. Для бабушки рассердить Бога – самое страшное, что может случиться, ведь он помогает ей сдерживать подземных демонов.

Тильда схватилась за голову.

– Как тут у вас все сложно! И зачем только я согласилась сюда пойти!

Якур затрясся от беззвучного смеха, явно потешаясь над ней. Тильда погрозила ему кулаком, убедившись, что бабушка этого не видит – та старательно выщипывала ворсинки ковра, устилавшего пол. Крошек на нем уже не было видно.

После мешанины странных отталкивающих запахов, наполнявших чум, воздух снаружи показался Тильде спасительным эликсиром. Ее не пугало даже то, что они шли на хантыйское кладбище, где было полно не погребенных мертвецов, – ей казалось, что хуже вонючего чума ничего быть не может. Бабушка Якура шла впереди и несла в руках таз, наполненный кусками какой-то еды, – это было угощение для усопших.

– А подземных демонов она тоже будет этим кормить? – спросила Тильда, когда Якур сказал ей, для чего бабушка берет с собой еду.

– Нет, что ты! Демонам нельзя давать ни крошки нашей еды: вместе с ней они могут забрать душу человека! Для них отдельно готовится жертвенное мясо, и это особый ритуал. В это время бабушка никому, даже мне, не позволяет находиться рядом. Говорит, я еще к такому не готов. Обряд жертвоприношения очень опасен, ему надо долго учиться. Но я покажу тебе место, где это происходит. Бабушка разрешила, только запретила подходить близко к краю.

– К краю чего?

– Увидишь.

Столбики под могильными домиками напоминали курьи ножки: они не были вкопаны в землю, а оказались высокими пнями с выпирающим из-под земли корневищем.

– Стоит без окон, без дверей, полна горница… костей! – пробормотала Тильда, глядя, как бабушка Якура раскладывает еду возле каждого домика на некоем подобии крошечных крылечек. – Надо ж, и «баба-яга» тут как тут! Все как у Пушкина! Странно, да? – Она повернулась к Якуру. – Только дуба нет! Не мог же Пушкин дуб с елью перепутать? – Тильда кивком показала в сторону растущей неподалеку ели, высокой, но хилой и заметно накренившейся к земле.

– Ты о Лукоморье? – догадался Якур. – Дуба, конечно, нет. Но это сейчас. А вот в эпоху эоцена на этом месте шумели дубовые рощи! Так что и Лукоморье вполне могло здесь быть!

– Только Пушкин не мог этого увидеть, потому что родился спустя миллионы лет! – возразила Тильда.

– А вдруг он попал в какую-то временну́ю аномалию и перенесся в прошлое? – невозмутимо предположил Якур. – Увидел там Лукоморье, а когда вернулся, описал его в своей поэме.

– Ну, ты и фантазер! – Тильда рассмеялась, хотя ей было совсем не до смеха. Сколько ни пыталась она выговорить слово «Лукоморье», у нее ни разу так и не вышло. Будто кто-то заколдовал ее, и язык отказывался ее слушаться. И, конечно, она догадывалась, кем мог быть этот колдун. Вадим Бранимирович просил сохранить их беседу в секрете, и Тильда обещала. «Что, если он обладает особой магией, которая действует на людей, связавших себя обещаниями, и не позволяет им нарушать их?» – возникла у нее в голове невероятная догадка.

Порывы ветра доносили запах разложения, витающий вокруг могильных домиков, вынуждая Тильду то и дело задерживать дыхание, хотя они с Якуром стояли в отдалении от кладбища. Справа простирался бескрайный ледовый простор. Слева, за холмом, расстилалась отливающая зеленью весенних побегов мшистая тундра, а прямо перед ними в нескольких километрах чернели развалины мертвого поселка Нумги. Дожди и ветры, всегда такие жадные до рукотворных творений, уже подъели остовы разоренных домов – кирпичных двухэтажек – и со временем слижут их подчистую. А вокруг все останется прежним, нисколько не обветшав: и залив, и тундра, и небо над ними. Тильда подумала, что к тому времени и ее в живых уже не будет. Казалось странным, даже противоестественным то, что жизнь будет продолжаться без нее, никак не укладывалось в голове, что эта жизнь может продолжаться бесконечно… или не бесконечно, но так долго, что подобный отрезок времени невозможно себе и представить. Тильда обозревала пространство перед собой и размышляла над словами Якура об эпохе эоцена и временных аномалиях. Она пыталась представить, как могла бы выглядеть голая тундра много лет