– А что полиция? Почему этого директора не уволят и не посадят в тюрьму?! – воскликнула Тильда, шокированная рассказом. – Ведь понятно же, что он причастен!

– Да в том-то и дело, что директоров увольняют. Признают ли их виновными, мне не известно, но ни одного пропавшего ребенка пока не нашли. Каждый год назначают нового директора, а дети продолжают исчезать! И полиция ничего не может сделать. В интернате кругом камеры, но это не помогает.

«Вот почему он был такой встревоженный и нервный!» – догадалась Тильда, вспомнив поведение директора в день ее зачисления в интернат. А вслух растерянно произнесла:

– Надо же… директора меняются, а дети исчезают при похожих обстоятельствах!

– Полиция не может найти виновных и, чтобы закрыть дело, сводит все к побегу: типа, ребенок хотел сбежать домой, но по дороге его волки съели.

– А как же директора, утверждающие, что детей забирают родители?

– Ну, а что им еще говорить? Странно, конечно, что все говорят одно и то же, но полиция, понятно, им не верит.

– А камеры? Неужели на камерах не видно, когда и с кем ребенок ушел из интерната?

– Нет. До рокового дня ребенок мелькает на них, а потом просто – раз! – и его больше нигде не видно.

– Ну, а что охранник? Охранников тоже увольняют каждый год? Ведь безопасность детей на их ответственности!

– Я как раз подозреваю нашего Вадима Бранимировича, но летом у него отпуск и его нет в интернате. На это время берут человека из частной охранной фирмы, и это всегда разные люди. Никто из них тоже ничего не видел и не слышал. В общем, я бы очень хотел раскрыть эту тайну, но все, что могу – это камлать на крыше, чтобы ду́хи присматривали за демонами.

– Что же они так плохо присматривают? – хмыкнула Тильда, сомневаясь в существовании так называемых ду́хов.

– Зря ты так говоришь! – ответил Якур с обидой. – Кто знает, вдруг исчезнувших было бы еще больше? И потом, я уверен, что похитителю детей помогает демон, который находится внутри него. Небесные ду́хи не могут увидеть демона, забравшегося в человека.

– Интересно! Если человек для демонов такое хорошее прикрытие, почему тогда все демоны не спрячутся в людях, чтобы свободно разгуливать по земле?

– Этого демоны и хотят! Но забраться могут только в тех, кто переполнен внутренним злом. Поэтому они стараются делать так, чтобы зла в людях становилось все больше, устраивают всякие неприятности. Вот и над тобой сегодня потрудились, а ты им это позволила.

– Чего?! – протестуя, воскликнула Тильда. – При чем тут демоны? Не могла же я дальше терпеть выходки этих нахалок?! Да и сам ты, вспомни, за что в этой кладовке оказался: тоже в драку полез! И еще берешься меня жизни учить!

Якур грустно вздохнул и ничего не ответил. Тильде стало жаль его: все-таки он пытался ее поддержать, хоть и по-своему. Наверное, даже переживал, что ее наказали.

– Не сердись, – сказала она примирительно. – Не верю я ни в ду́хов, ни в демонов. И злюсь, когда хочется. Я вообще очень злая. Мама говорит, что я – подлая дрянь, и это на самом деле так! Но тебя я не хотела расстраивать. Просто ты же сам собственные убеждения нарушаешь, разве нет?

– Да, по-разному бывает, – неожиданно согласился он. – Как бы тебе объяснить… Моя бабушка так говорит: внутреннее зло – самый страшный и коварный враг человека, победить его очень трудно. Люди должны сражаться с ним всю жизнь. Каждый день – новая битва. Тот, кто победил, сам становится небесным ду́хом. Кто не одержал победу, но не сдался, вернется в этот мир в новом теле, чтобы продолжить бой. Ну, а кто сдался, тот…

– Станет демоном? – закончила за Якура Тильда и насмешливо хихикнула.

– Нет. Попадет к ним в плен навсегда! – серьезным тоном произнес друг.

– О, именно это меня и ждет! – Девушка невесело рассмеялась. – Если демон еще не забрался в меня, то скоро точно это сделает: внутреннего зла во мне – целое море! С этой массой мне уже не справиться. Да и не хочется. Мне все равно! Я такого в жизни натворила, что мне самое место у демонов в плену!

Внезапно Тильда вздрогнула и замолчала, ощутив руку Якура на своем плече. Он, будто только этого и ждал – сразу заговорил:

– Знаешь, что я думаю о плохих людях? Даже если человек совершил что-то очень дурное, ужасное, даже если он, и правда, дрянь, это не значит, что он останется таким навсегда. Каждый может победить свое зло, пока жив. А если сдастся, то перестанет отличать плохое от хорошего.

– Хочешь сказать: раз я понимаю, что я дрянь, то есть отличаю плохое от хорошего, значит, у меня еще есть шанс?

Якур не ответил. Тильда замолчала и задумалась. Вспомнились последние слова мамы: «Я не хочу больше видеть тебя! Никогда! Умоляю, не пытайся проникнуть в мою жизнь – не звони, не шли сообщения. Сжалься надо мной!» Что Тильда ответила ей тогда? Наверняка что-то колючее, обидное. Ах, да! Вспомнила. Она сказала матери: «Как же я могу сжалиться? Я ведь не умею жалеть – только жалить! Ты сама говорила, что выбрала для меня неправильное имя, и надо было назвать меня Изольдой, потому что мое сердце сделано изо льда! Но не волнуйся, я не стану тебя беспокоить, и вообще собираюсь забыть о твоем существовании. Навсегда!» Последнее слово Тильда выкрикнула так, что у самой в ушах зазвенело.

С тех пор они с мамой больше не виделись. И не разговаривали. И ничего нельзя было исправить. Якур зря старался: демон Тильды почти достиг цели, никуда она от него уже не денется.

Темнота давила на глаза, и девушка закрыла их. Из-за ужасной вони трудно было дышать. Долгое время они просидели в молчании, слушая звуки, доносившиеся извне: жизнь в интернате шла своим чередом. Похоже, завтрак уже закончился. Наверное, обед им с Якуром тоже не светит. Может быть, позволят хотя бы поужинать? «Такая мегера, как Гроза Ивановна, запросто может оставить без еды на весь день!» – подумала Тильда, чувствуя, как внутри заворочалось «внутреннее зло». На борьбу с ним у нее не было ни сил, ни желания.

Внезапно заскрежетал дверной замок, и дверь распахнулась. В освещенном проеме стоял мужчина в черном. Это был охранник, но в первое мгновение он показался Тильде персонажем из фильма ужасов, вроде живого мертвеца или вампира: кожа его отливала нездоровой синевой, на худом лице вместо щек темнели ямы, а глубоко ввалившиеся глаза сверкали диким голодным взглядом. Может быть, такое впечатление создавалось из-за тени, отбрасываемой приоткрытой дверью,