Я же быстро прошёл по вагону и выскочил на перрон. Ко мне тут же подошёл Егорыч.

— Вот, барин, свежей черешни купил, будет, чем червячка заморить, — и он протянул мне огромный куль, который держал в руках. Я заглянул внутрь и почувствовал, как начала выделяться слюна. Ягоды были все как на подбор: крупные, наливные и ароматные. — «Самая лучшая приправа к еде — это чувство голода», — добавил он, поднимая палец вверх.

— Сократ, — машинально ответил я. — И ведь не поспоришь. С голодухи чего только не съешь.

И тут мой взгляд остановился на огромной надписи на здании вокзала, которую я почему-то сразу не заметил.

— Что? Смоленск? — я даже головой потряс. — Почему мы едем в Тверь через, мать вашу, Смоленск?

— Так ведь, — Егорыч даже растерялся и попытался объяснить, но я поднял руку.

— Тише, не надо. Я сейчас сбегаю до киоска и куплю какую-нибудь книжку про историю развития железных дорог в Российской империи, и всё выясню.

— Да не стоит, барин, прогуляйтесь по перрону, и будет. — Махнул рукой Егорыч. — А про дороги мне батюшка ваш Виктор Николаевич рассказывал. Они таким кружным путём идут, потому что Мёртвую пустошь огибают. Опасно на этой пустоши, туда в своём уме никто не пойдёт добровольно. Там же земли исконные тех главарей некромантов были, которые войну устроили когда-то. Говорят, что замки этих гадов до сих пор стоят нетронутые, нет сумасшедших ради мифичных богатств головой рисковать.

— Есть, скорее всего. Никакая мифическая опасность никогда не отпугнёт любителей лёгкой наживы от попыток найти сокровища, — рассеянно проговорил я. — Но то, что никто оттуда не вернулся, косвенно подтверждает твои слова о том, что лучше туда не соваться. Есть о чём подумать, на самом деле. Зато теперь понятно, почему мы столько дней должны ехать от Петербурга до Твери. И почему я этим раньше не поинтересовался?

— Вот это не могу знать, ваше сиятельство, — и Егорыч пожал плечами.

— Ладно, пожалуй, действительно прогуляюсь, — и я двинулся вдоль поезда, с любопытством осматриваясь по сторонам и строя планы мести этому проклятому коту.

* * *

Вырвать из алчной пасти этого чёрного исчадья хоть кусочек колбасы мне не удалось. А всё потому, что к моему приходу он сожрал всё до последней крошки и вылизал бумагу. Как в него всё это поместилось, мне было абсолютно не понятно. Скорее всего, назло это сделал, чувствовал, засранец, что что-то происходит, как пить дать. Я вдохнул витающий в купе аромат, и чуть слюной не захлебнулся. Этого гада накормили чем-то очень вкусным.

— Сволочь, — я ткнул в сторону кота пальцем.

— Мяу, — злорадно ответил кот и принялся умываться, весьма демонстративно вылизывая все межпальцевые промежутки.

— Убью, гад, — я сжал кулаки и шагнул в его сторону, активируя демоническую силу, но тут кот вскочил, выгнул спину и зашипел. — Вот, дьявол.

Я рухнул на свой диван, закрыл глаза и, запустив руки в волосы, несильно дёрнул. Всё-таки голод — один из самых сильных стимуляторов. Когда такое было, чтобы я не сдержался и чуть условия сделки не нарушил? В животе заурчало. Как же жрать охота. Я же не знаю, сколько Дениска не ел, пока его с губы не выпустили.

— Мяу, — внезапно почувствовал прикосновение кошачьей лапы к ноге.

— Что тебе нужно, животное? — прошипел я, не открывая глаз. И тут же почувствовал, как огромные когти впиваются мне в ляжку через штаны. — Что ты делаешь, тварь мохнатая?

Заорав, я подскочил на диване как ошпаренный, и тут же увидел, как кот подвинул ко мне поближе изрядно пожёванный кусочек колбасы, а потом развернулся, сделал вид, что закапывает и колбасу и меня вместе с ней. После чего удалился с гордо вздёрнутым хвостом на свой диван. А судя по всему, это был его диван, который наглое животное отняло у Егорыча.

Я взял в руку изгрызенный микроскопический кусочек колбасы, осмотрел его и, вздохнув, положил на стол. Оказывается, я пока не настолько голоден, чтобы доедать объедки за котом. Покосившись на внимательно смотрящего на меня кота, я взял подачку, поднёс ко рту и сделал вид, что ем. Барон почему-то пожалел меня, и не стоило прерывать такое хрупкое равновесие из-за пустяков. Потянувшись, я забрал обёртку от кошачьего обеда и вместе со злополучным кусочком выбросил в мусорное ведро. Кот сначала дёрнулся, чтобы удержать шуршащую игрушку, но потом успокоился и снова принялся вылизываться. Я же уставился в окно.

В купе зашёл Егорыч с огромным пакетом в руках.

— Ты где был? — спросил я денщика, даже не глядя на него.

— Дык, на перроне. В вагон-ресторан не пошёл, ну его, — он подошёл к столику, возле которого я сидел и положил на него пакет. — Тем более что остановились мы так удачно. Правда, суета была на перроне. Особисты, карета скорой помощи, наверное, что-то случилось.

— Да, наверное, — ответил я меланхолично, и тут до моего носа долетел запах свежей выпечки из пакета. — Что там у тебя?

— На перроне купил пирожочков свеженьких, да вот, кваску холодненького, — и рядом с пакетом на столике появилась запотевшая банка. — «Человек с чувствительным пищеварением хватается за то и другое, но при избыточном разнообразии еда только раздражает, а не питает».

— Сократ, — я говорил, не сводя взгляда с пакета.

— Верно, Сократ, — кивнул Егорыч. — Это я к чему, а к тому, что нужно иной раз и чего-нибудь попроще попробовать. Не всё же устрицами в белом вине питаться. Так что, не побрезгуйте, барин…

— Это точно, — я не дал ему договорить и схватил один ещё горячий пирог. — Сократ плохого не посоветует.

Когда я наелся, существенно ополовинив пакет и банку, то сыто икнул и расплылся в блаженной улыбке. Оказывается, жизнь, даже в этом человеческом обличье, не такая уж и дерьмовая штука.

Дальнейшая поездка прошла спокойно. В вагон-ресторан я больше не ходил, во избежание! Да и не хотел, рисковал есть еду, приготовленную в поезде. Слишком подозрительна была реакция на неё у его светлости. Такой отёк меньше, чем за минуту редко развивается сам по себе. Может, они её какими-то очень экзотическими специями приправляют, на которые непривычные люди так реагируют.

А вообще,