– Ну пошли наверх, – говорит он. – Мне Мэри взять или ты сама справишься?

– Сама.

Ленн передает дочку мне, мышцы на его руках упираются ей в голову. Я ковыляю наверх, а он приходит несколько минут спустя.

– Покорми ее хорошенько и возвращайся в постель.

Я не смотрю на него.

Она хочет есть, и я перекладываю ее на другую грудь, подложив под нее подушку, чтобы поберечь спину и руку. Я кормлю дочку, и она засыпает, ее рот медленно приоткрывается; она лежит рядом с моей кожей с ярко-алыми щеками, со своим теплом, пухлостью, и я разглядываю каждую ее ресничку.

Я укладываю дочку спать. Четыре подушки окружают малышку, еще одна лежит на полу на всякий случай, а потом я запахиваю ночнушку и выхожу к лестнице.

Он стоит у окна и смотрит на запертые ворота и дорогу за ними. Тонкая хлопчатобумажная простыня сложена на кровати, рядом лежит его полотенце.

– Ленн, я еще не готова. Мне…

– Да нормально все с тобой. Я не грубо, давай!

Его голос звучит мягко. Ленн не хочет будить малышку. Я не привыкла к этому и никогда не привыкну. Каждый такой случай меняет мою жизнь. Я сильная ради своей дочери, но я отомщу этому человеку. Я заставлю его заплатить.

Стягиваю ночнушку через голову и скольжу под простыню, глаза щиплет от слишком большого расстояния между мной и Хуонг. Моей дочерью. Хуонг. Так зовут мою дочь. Имя само нашло меня. Я слабо улыбаюсь. Хуонг Дао. Она спит в соседней комнате, а я, ее мать, застряла здесь.

Натягиваю простыню на себя так, чтобы была прикрыта только верхняя половина тела. Я защищу малышку Хуонг и помогу ей.

Чувствую, как он приближается, отворачиваюсь лицом к стене, как всегда, и ощущаю его дыхание на своем бедре. Пытаюсь представить себя со стороны. Я пытаюсь сделать свою анестезию, но у меня ничего не получается, потому что мне нужно прислушиваться к маленькой Хуонг, нужно полностью присутствовать рядом с моей дочерью.

Она молчит.

Хуонг издает какой-то звук, и я поднимаю голову. Она начинает плакать. Рыдать. Его руки теперь на моих бедрах.

– Не обращай внимания, – он дышит словами в мое тело. Это невыносимо. Я не могу вот так лежать здесь, не обращая внимания на малышку. Ей нужна я. Мое тело разрывается на части от желания быть с ней. Хуонг всего две недели, я ей нужна.

Он запускает свои лапы под меня.

По моим щекам катятся слезы. Я хочу сомкнуть мои ноги так сильно, чтобы выдавить из него последний вздох. Разломать его пополам как хворостинку. Уничтожить его. Хуонг плачет сильнее, чем раньше, и я чувствую это в моей груди. Из груди сочится теплое молоко, пропитывая простынь, от чего она становится прозрачной, струя стекает на живот. Малышка требует меня.

И тут он отступает.

– Что за…

Я поворачиваюсь и смотрю на его силуэт сквозь простыню. Что ему еще от меня надо? Хуонг кричит и кашляет.

– Из тебя течет, – бормочет он.

– Я знаю.

– Не пойму, что это. – Он натягивает простыню на нижнюю половину моего тела и отходит. – Это ненормально. У тебя там рана какая-то, ты вся мокрая, иди подмойся.

Я оборачиваю простыню вокруг себя и встаю.

– Приведи себя в порядок, дура, – бросает он. – И следи за собой. – Ленн натягивает джинсы, рубашку и спускается. – Я пойду свиней покормлю и вернусь. Чтоб к моему приходу была в маленькой спальне!

Я быстро, как могу, подбегаю к малышке, обнимаю ее, прижимаю к себе и сажусь спиной к стене; она всхлипывает, находит меня, вцепляется, и мы сидим, слушая, как его квадроцикл мчится к далекому свинарнику.

Глава 14

Хуонг три недели от роду.

Я жажду узнать, сколько она весит, какой у нее рост. Во Вьетнаме это нормальная практика, вы узнаете это в день родов. Информация. Жесткая статистика. Официально зафиксированные в системе данные. То, за что можно зацепиться. Цифры, которые можно запомнить и поделиться с любопытными бабушками и дядями, которые в свою очередь сравнят их с другими членами семьи. Но я не имею ни малейшего представления об этом всем. Малышка выглядит вполне здоровой, хотя я беспокоюсь, что она слишком сильно хочет пить. Я беспокоюсь, что она стала зависима от лошадиных таблеток и что ей нужно мое молоко, чтобы получить свою дозу, как мне нужно три четверти таблетки ежедневно, чтобы просто быть в состоянии функционировать.

Сейчас середина дня, и солнце светит сквозь переднее окно. С той ночи Ленн ни разу не просил меня остаться в его спальне. Я чувствую себя как никогда уязвимой из-за боли в лодыжке, зубной боли и моих сгоревших сокровищ. Письма моей сестры. Если я потеряю их, то потеряю последнюю связь с Ким Ли и потеряю последнюю вещь, последнюю частичку себя, которая существует в этом сыром безликом мире.

Я мою пол и смотрю на нее. Хуонг не спит, она сопит на диване, и ее руки то сжимаются, то разжимаются. Опускаю швабру в ведро с мыльной водой и вытираю пол, а малышка слушает, как вода течет по половицам. Скрип, а еще мерное капанье, когда вода пробирается между досками и попадает в темный полуподвал. Теперь Хуонг может обхватить мой палец. Мне кажется, она сильная, эдакий сконцентрированный сгусток силы и возможностей. Мое дело просто помочь ей раскрыть его.

Солнечный свет исчезает, и комнату наполняет тьма. Он там, у переднего окна. Затем свет снова наполняет комнату, и входная дверь открывается.

– Через часок где-нить закончу с сеном и вернусь. Разберусь сегодня с твоим ртом. Сказал, что разберусь, и разберусь.

– Давай еще денек подождем, – прошу его.

– Твои гнилые зубы детенышу на пользу не пойдут. Я их выдерну, пока вы обе не заболели. Матери так сделал, и все с ней нормально было, даже не пикнула. После ужина выдеру твои зубы.

Может, оно и к лучшему. Думаю, это зубы мудрости, нижние восьмерки, по одной с каждой стороны. Последний раз я была у стоматолога вместе с мамой и братом девять лет назад. Стоматолог также преподавала в местном медицинском университете. Она была доброй, строгой, но доброй, и могла заставить меня расслабиться. Мне ставили только пломбы и проводили плановые осмотры. Зубы никогда не вырывали.

Даю полу высохнуть. Я боюсь, что в один прекрасный день слишком сильно нагружу больную ногу, и она повредится еще больше.