Сколько воды утекло с того дня, как мы впервые вместе слушали ее на крыше, в нескольких метрах над этой гостиной, во время нашего первого праздника Белой Богородицы, еще до того как стали парой. С тех пор мы редко поднимались наверх, а после рождения Дебы и вовсе забросили эту традицию. Не было и речи о том, чтобы выйти на крышу, оставив дочку одну в квартире. Да и времени на себя не хватало, даже когда за Дебой присматривали дедушка, Ньевес или Герман…

И тут меня осенило: «Lau teilatu». Четыре крыши.

Семья Найера жила на улице Пинторерия, а девочек нашли в доме на Кучильерии. Крыши двух улиц соприкасались. Во многих домах Старого города на крышах имелись небольшие люки в качестве дополнительного источника света, которого не хватало на узких улочках гильдий.

Я поискал в картах «Гугл» более актуальный, чем на средневековой модели, вид сверху.

Вернулась Альба с сияющим от облегчения лицом.

– Это Милан. Она вызвалась подежурить в больнице, чтобы я немного отдохнула. Говорит, маму накачали обезболивающими, и она спит. Лучше я тоже лягу пораньше, а завтра с утра навещу ее. Если соберешься на пробежку в шесть, я дождусь твоего возвращения, а потом заскочу в больницу по дороге на работу.

Я с облегчением выдохнул. Моя теща была сильной женщиной и многое пережила. Падение с лестницы не остановило бы ее так легко, однако в силу возраста ей требовалось больше времени, чтобы вернуться в строй.

Погруженная в свои мысли, Альба вновь села напротив, спиной к стене. Потом заметила блеск в моих глазах.

– В чем дело, Унаи?

– Я знаю, как похититель проник внутрь. «Lau teilatu», Альба. Четыре крыши. Он вошел через люк в крыше и через него же вытащил девочек. Был конец августа, поэтому многие соседи уехали из города. Его никто не видел. Он пронес их по крышам, а затем спустил в другую квартиру. В том здании также есть люк. В квартире шел ремонт. Стена была почти достроена, за исключением отверстия, которое он потом заложил. Наша монахиня тоже сбежала через крышу Сан-Мигеля, и весьма проворно. Что, если преступник хорошо знает крыши Витории в силу своей профессии либо по другой причине, которая дает ему преимущество?

– В твоей теории есть несколько лакун. Это все равно преступление в запертой комнате. Не забывай: квартира была закрыта изнутри, окна тоже. За годы работы я всякое повидала, но до сих пор не понимаю, как можно было так жестоко поступить с двумя девочками.

– Нет, не с двумя девочками – с двумя мешками, – заметил я.

– Не оправдывай его. Обе сестры в момент похищения были живы.

– Верно. И все-таки я настаиваю, что использование мешков говорит о способности убийцы к состраданию. Он не хотел думать, что лишает жизни двух девочек, поэтому завернул их в мешки.

– К чему ты клонишь?

– Он испытывает сочувствие, следовательно, он не психопат. Убийство нужно ему для достижения определенной цели. Для него цель оправдывает средства. Таков план. Речи об удовольствии не идет.

Она нахмурилась.

– Это хорошо или плохо?

– Плохо, и даже очень, – сказал я. – Он уже приступил к выполнению плана.

Альбу мои слова не обрадовали. Кого угодно встревожила бы мысль о новых чудовищных убийствах, совершенных средневековыми методами вроде отравления шпанской мушкой или замуровывания.

Однако мыслями Альба явно находилась где-то еще.

– Альба, в чем дело? Рано или поздно нам придется поговорить. Ты в последнее время какая-то отстраненная. У меня такое чувство, что я снова живу один.

Скрестив руки на груди, она посмотрела на памятник Битве при Витории.

– Я подумываю вернуться в Лагуардию, чтобы помогать маме.

– Когда ее выпишут?

– Да. Она не сможет управлять отелем в одиночку, а для пяти семей ее сотрудников важно, чтобы мы не закрылись. В силу возраста маме скоро придется отойти от дел, а оставить отель не на кого. Кроме разве что меня. Я с детства занималась бронированием и оформлением документов, поэтому легко со всем справлюсь, когда она выйдет на пенсию.

– Погоди… То есть мы говорим не о том, что ты съездишь в Лагуардию на несколько дней, когда Ньевес выпишут из больницы, так? Что ты пытаешься мне сказать?

Альба глубоко вздохнула и посмотрела мне прямо в глаза.

– Не знаю, хочу ли я и дальше здесь работать, Унаи. Хочу ли оставаться заместителем комиссара, изо дня в день видеть трагедии и уродливую изнанку человечества. После рождения Дебы я смотрю на вещи по-другому. У меня только одна жизнь, и у нее тоже: одна жизнь, один отец и одна мать. Ты всегда на линии огня, тебя знает вся Витория. Деба – дочь Кракена, или того хуже… – Она замолчала.

– Хуже? – повторил я. – Что ты имеешь в виду? Я за тобой не поспеваю. О чем именно идет речь? О профессиональном кризисе или о будущем Дебы? Ты намерена попросить о переводе в полицейский участок Лагуардии? Там ты уже не будешь заместителем комиссара. Никто лучше тебя не знает, как трудно было пробить чертов стеклянный потолок. В подразделении ты живая легенда, самая молодая женщина, получившая эту должность. Тебя все уважают. А теперь ты говоришь о том, чтобы взять отпуск на неопределенный срок и помогать матери управлять отелем?

– Именно. Я хочу снова жить среди гор, в более размеренном темпе. Приходить домой на ужин не в брызгах крови. Закрывать глаза и не видеть гниющий труп девочки-подростка. Моя мать с каждым днем все сильнее во мне нуждается. Мы с ней очень сблизились, и я хочу провести эти годы вместе. Хочу, чтобы Деба выросла рядом с ней и со своим прадедом. Если мы переедем в Лагуардию, то будем ближе к Вильяверде. Ты знаешь, что Деба и твой дедушка неразлучны. Она придаст их жизни новый смысл.

– А что насчет ее отца? Разве Деба не должна расти с отцом? Какое место отведено мне?

Альба по-прежнему сидела на полу, я же в какой-то момент разговора поднялся на ноги. В какой-то момент повысил голос – потому что появилась Деба в своей мышиной пижаме и с широко распахнутыми глазенками.

– Можно мне спать с вами? – спросила она заплетающимся языком.

– Конечно, малышка. Папа уже собирался в постель, – сказал я. – Альба, завтра в шесть я пойду на пробежку. Увидимся на работе. – Я поцеловал ее в губы, и она легонько ответила тем же. Потом подхватил дочку за талию и понес